Дежа вю

Болучевский Владимир

— У него сейф такой здоровый?

— Да обыкновенный. В детдоме-то всего человек двадцать, я разве не говорил? Он же частный какой-то, я не знаю, я в детали не вникал. У них и персонала-то — сам Невельский, жена его, Аня, она и зам, и воспитате8ль, и бельем заведует, и я не знаю, что она еще делает, да тетки местные на кухне. Все.

— Ну и?..

— Что? Да вот, собственно, на следующий день автобус с самого утра во дворе уже стоит, ребята позавтракали, и он им после завтрака, заметь, после завтрака, чтобы пятнышка не поставили, выдал новые футболки эти. «Идите, — говорит, — быстро

переодевайтесь и в автобус». Тут Пашка ко мне и влетел. «Давайте, — говорит, — поменяемся». Ну, поменялись, он мою быстро надел, в штаны заправил, куртку на груди на зиппер — вжик, и в автобус. Я его футболку в сумку бросил и тоже в автобус сел. Подвезли они меня до Колпина, я Пашке с улицы помахал, а он сидит в самом конце салона — сияе-ет! Ну и все. Я домой, а они — в ближнее зарубежье.

— А потом?

— Потом… Потом я звоню недели через полторы. Аня эта трубку берет, здоровается как-то так натянуто и говорит, что у них ребенок погиб. Паша Сергеев. Я говорю: «Как?» А она: «Ох, и не спрашивайте». И трубку повесила. Я, конечно, тут же туда поехал. Приезжаю, Ани нет, Лёвы этого — тоже. Я к ребятам: «Как?» А они и говорят, что, когда границу проехали, где-то там остановились — то ли перекусить, то ли пописать, а потом, когда в автобус садились. Лев Кирилыч стоял в дверях и всех чуть ли не по головам пересчитывал. Ну вот, все сели, а он с Пашкой на улице остался и как начал его трепать, за куртку схватил и трясет, у парня чуть голова не отлетела. И никто не понимает, за что. А потом Пашка вырвался и убежал. И все. И больше никто его не видел.

Ну, Кирилыч, конечно, заяву в местную полицию накатал, мол, так и так, сбежал трудный ребенок, контингент, сами понимаете, специфический — детдом. Мы им последние крохи, а они — извольте видеть. Но мы очень торопимся, остальные-то детки ни при чем, а у нас и время, и средства весьма ограничены. Боимся, дескать, не успеем всех ваших ближнезарубежных достопримечательностей осмотреть. А этот никуда не денется. Вы его, когда поймаете, посадите в кутузку, мы на обратном пути заберем. И, сука, бабок наверняка заслал. А что делать? Никто не знает, что делать. Чернышевский — и тот не знал. И всем, надо сказать, на этого русского Пашку глубоко насрать. «Ехайте, — говорят, — ехайте. Раз вы нам американскими деньгами плотите и за визу, и вообще… Ехайте себе». Они и уехали.

А когда возвращались, им и сказали, что аккурат через пару дней после их заявы, недалеко от шоссе, в лесочке труп обнаружили. Совершенно голый и весь выпотрошенный малец со следами пыток на оставшихся частях тела.

Ну, я так понимаю, что им свое местное общественное мнение будоражить-то неохота. Тем более что случай, конечно же, для них «уникальный и даже нетипичный». Они его и схоронили по-тихому да по быстрому. Но Кирилычу, на всякий случай, сунули для опознания фотки цветные. Взгляните, мол, может, ваш? А там и в черно-белом-то варианте смотреть… Но опознал его все-таки Лева по родинке на предплечье. Она у него такая, ну, особая, как говорится, примета. Мне он фотографии эти на стол потом швырнул. Смотри, мол! А я-то что? Но шибануло меня здорово. Я как-то тупо со всем соглашался, кивал и как пришибленный оттуда приехал.

— А

может, не он?

— Да он, Петя, он. Я же эту родинку тоже видел.

— Дальше-то что? — Петр закурил сигарету.

— Ну что дальше… Стою я у него в кабинете, фотографии эти у меня вот тут, а он орет: «Не имел права! Имущество! Детдом! Футболку эту немедленно вернуть! Чтобы вот сюда!» — и пальцем в стол тычет.

Я киваю и еду домой. Это вчера было. Ну, поискал я ее, не нашел, ладно, думаю, завтра. Сегодня проснулся, ну, поверишь, весь дом перерыл, ну нету, хоть ты тресни.

— А она какая?

— Да никакая! Просто белая футболка, и все. Ни надписей, ни рисунка, ну ничего. У меня таких и не было никогда. Это же не нижнее белье. Всегда хоть что-нибудь, хоть на краешке рукава, да написано. А тут ничего. Но видно, что фирменная. Ткань такая… Ну вот, звоню ему и говорю: «Лев Кирилыч, вы уж извините, никак не могу найти. Что вы так переж8иваете из-за тряпки? У вас ребенок погиб, а вы… Хотите, я вам „Лакосту“ куплю?» И, ты знаешь, я даже по телефону услышал, как он там зубы стиснул, и они у него крошатся. Ну, я трубку и повесил.

— Все?

— Все.

— Что-то мне так кажется, Саша, что денег он тебе не заплатит.

— Думаешь?

— Ну… Такое почему-то у меня складывается впечатление.

— Хреново. Я, как назло, последний чирик сегодня слил.

— Почем?

— Нормально.

— Хо-ро-шо… — Петр встал и, пройдясь по комнате, снова сел в кресло. — И потом, говоришь, у тебя бойцы появились?

— Минут через сорок.

— Слушай, а может, он фетишист?

— И садист, плюс латентный некрофил гомосексуальной окраски.

— Точно, я тоже подумал, зачем он в столе эти фотографии держит?

— А он, Петя, на эти фотки дрочит, а без футболки Пашкиной кончить не может. Только пахнуть-то она им не будет. Пашка ее даже не надевал.

— А ты?

— Вот! Вот-вот-вот-вот-вот… Я же ее надевал. Вот! Совершенно забыл. Позвонил Берзин, давай, говорит, пересечемся. Погода хорошая, давно не видались. Я сунулся в шкаф, а ничего чистого нет. Вот тогда-то я ее и надел. И пошел встречаться с Берзиным.

— И что нам это дает?

— Чудовищное похмелье.

— Я не о Берзине. Ты-то сам чего к этой футболке прицепился?

— Ну, знаешь… — Гурский осторожно потрогал скулу, — это не к тебе бандиты вламываются и шмон наводят.

— Еще чего. А кстати, с чего ты решил, что это братва?

— А кто, Петя? Какие-нибудь отморозки случайные иначе бы себя вели. И потом, они же ничего не взяли.

— Да, вели они себя… Вошли чисто, ты наверняка и разглядеть-то их не успел, не то что квакнуть. Когда прочухался, хоть одно слово слышал?

— Не слышал.

— И не должен был. Чтобы даже по голосу ты бы никогда ни одного из них не узнал. Смотри, работали быстро, но молча, и каждый знал, что ему делать, а ведь квартирку-то они перетряхнули — дай Бог… Далее, ну-ка, пошевели челюстью. Не сломана? Нет. И правильно. Не было у них задачи тебя уродовать. И личного зла тоже. Тебя просто выключить надо было, чтобы под ногами не путался. Бандиты так делают? Нет. Они и спеленали-то тебя так, чтобы ты потом сам смог распутаться. Это что?