Дхана и иные миры
Шрифт:
А Петя мой загорелся новой идеей. Раз мы с дочкой можем летать, то почему бы и ему не летать тоже. И вот начались его упорные тренировки. Через неделю он уже мог взлететь со стула и с грохотом обрушиться на пол.
— Ну, взлетай ты прямо с пола, ведь так легче падать, — просила его я.
Нет, он взлетал и падал, он делал примочки на свои многочисленные синяки, пока не пришёл Тимоха, увидел всё это безобразие и привязал на его многострадальный зад надутую автомобильную камеру. Теперь мой Петя прыгал по комнате, как мячик и порою не мог остановиться. Полина хохотала и кричала: «Папа! Плюх!.. Папа! Плюх!»
Мы с Любой в сражениях всемирной войны
(Радек
Едем на юго-восток. Дороги пустынны, только иногда попадается застава, где спрашивают пропуск. Для нас это не проблема, в бардачке нашей машины мы обнаружили целый набор разнообразных пропусков, видно, хозяева этой машины были не простыми людьми.
Долго нет ни намёка на приближающуюся войну, но вот на горизонте проплыл самолёт и под ним вспухли дымы разрывов, а затем поднялся столбик дыма — пожар. Всё это воспринималось нами как-то чересчур спокойно, как в кино, но вот очередной самолёт вместо того, чтобы проплыть высоко в синеве, вдруг, сделал разворот и пошёл на снижение навстречу нашей машине.
— Люба, постарайся дотянуться до лётчика! — закричал я, а сам ударил по тормозам и резко переключился на задний ход. Вовремя, ракета вздыбила асфальт прямо перед капотом автомобиля. Самолёт шёл прямо на меня со скоростью, не сравнимой со скоростью нашей машины, затем, вдруг, клюнул носом и воткнулся в дорожное полотно. Огромный хвост самолёта, как бабочка, взмахнул крыльями стабилизатора, оторвался от самолёта и медленно поплыл над нашей машиной. Перед моими глазами вспухла чёрная туча земли и битого асфальта, и вся эта туча обрушилась на наше ветровое стекло, которое тут же покрылось сеткой трещин, но не вылетело и защитило нас. А затем — нас мягкой подушкой подняла волна взрыва и бросила кувырком в кювет.
— Любка, зачем ты самолёт посадила мне на голову!
— Отстань! Я же работала с закрытыми глазами! Когда он был ближе, — тогда и дотянулась.
— Что ты сделала с лётчиком?
— Ничего особенного, просто небольшой сон за штурвалом.
Вся побитая и поцарапанная, наша машина даже не заглохла. Переваливаясь по кочкам, мы объехали место катастрофы и выехали на дорогу. С тех пор ехали только ночью, не зажигая фар, а днём отсиживались в очередной пустующей деревне.
Приближение фронта я ощутил физически, как сосущее тревожное чувство где-то внизу живота. В очередной раз мы ночевали в пустующей церкви. Ранним утром я вдруг совершенно ясно почувствовал, что моя война началась! В каком-то радостном и яростном возбуждении я взбежал на колокольню. Что-то кричала сзади Люба, но я не слышал. Вот они! Сверху видна колонна автомашин, открытых, даже ничем не защищённых. И в них мои враги!
Привычно устраиваю свою винтовку, и … началось. Выстрел — останавливается первая машина, второй — задняя, третий — пылает бензовоз в середине, затем — беглые выстрелы в толпу. Алое пламя и чёрные клубы дыма, а среди них мечущиеся и падающие люди! Я стрелял и что-то, кажется, кричал или пел. И вдруг, — обнаружил пропажу запасных патронов. Я оглянулся, — они у Любы. Она пытается мне что-то сказать. Я был в ярости. Она помешала моей борьбе с врагом! Затем до меня дошли её слова. Она говорила:
— Подожди! Тебе не хватит патронов для главных врагов!
— Где они!
— Срочно превращайся! Полетели! Я покажу!
Превратившись в двух грифов, мы плавно спланировали вниз и понеслись над землёю прочь от линии фронта. Сзади нас артиллерия утюжила несчастную колоколенку.
Сели мы на какой-то полянке в лесу. Я был в некотором ошеломлении, что это на меня нашло? Почему я кричал и пел, почему вёл себя, как помешанный?
— Ты попал под действие психогенератора, — объяснила Люба, — я сразу это поняла и поставила себе защиту, а тебя защитить не сумела. Если ты что
— А как же наша машина и все наши припасы?
— От них ничего не осталось, придётся нам переходить на подножный корм.
С тех пор началась наша странная жизнь внутри наступающей вражеской армии. К счастью, армия двигалась по дорогам, и мы могли спокойно отсыпаться, забившись в глухие заросли в стороне. Утром мы вставали и долго жевали листву деревьев и траву, стараясь набрать силу, в болотах не брезговали и лягушками, а иногда удавалось поймать зайца. Всё это съедалось, конечно, прямо в сыром виде. А затем летели на зов агрессии и войны, как бабочки на огонь. Я так и не научился искусству Любы бесстрастно переносить излучение психогенераторов, видно, агрессивность действительно была во мне самом. Я научился перенаправлять поток своей агрессии с людей на машины, на психогенераторы и тех, кто их применяет. Какой восторг я испытал, когда мы нашли первый из них. С высокого дерева в километре от дороги мы заметили странную машину с антенной на крыше. Моя стрельба тут же увенчалась успехом — полной тишиной и покоем в голове. К своему удивлению, вражеская армия не разбежалась при звуках моих выстрелов, а начала обустраиваться прямо на дороге и укладываться спать.
— У них уже условный рефлекс, — прокомментировала Люба, — как психогенератор выключается, — пора спать. Да и устают они порядком, каждый день маршируя под колпаком своей удесятерённой агрессии.
Пару раз нас пытались засечь армейские колдуны. Так однажды, мы увидели, как солдаты окружили рощу, где мы ночевали, и обкладывают её растяжками с минами. Пролетая в сумерках над их головами, мы видели, как внимательно всматриваются они в темноту, ожидая нашего появления.
— Вон, в той палатке — колдун, — телепатнула мне Люба, — к сожалению, — он меня слышит, но ничего сделать с ним мы пока не можем — не приспособлены птичьи когти и глаза для стрельбы из винтовки, а, тем более, в полёте.
Колдуна мы подстерегли позже, когда колонна уходила от леса по дороге. В тот момент, когда я в него прицелился и мысленно к нему потянулся, — он почувствовал и попытался нырнуть в придорожную канаву, но пуля оказалась быстрее.
Второе столкновение оказалось более опасным, но тут я передаю слово Любе, так как она решила, что я не смогу достаточно хорошо описать это приключение.
Люба
Была поздняя осень. Мы с Радеком устали и вымотались, ночевали, где попало, ели всё, что попадалось на дороге, холодная погода не располагала к купанию, так что грязь уже въелась в кожу, о сексе в таком состоянии даже думать было страшно! А главное, — у нас кончались патроны для знаменитой Радековской винтовки. Впрочем, успехи наши были значительны: уничтожено 8 психогенераторов и около ста человек обслуживающего персонала. Двухсоткилометровый участок фронта остался без психогенераторов. Пора было отправляться домой. Я уже мечтала о бане, так как двухмесячная грязь не оттиралась песком в холодных осенних реках.
И вот тут я услышала зов. Отчаянный зов погибающей души. Мы с Радеком только что с наслаждением расправились с несколькими полунасиженными яйцами, найденными в курятнике и отдыхали под возмущённое квохтание потревоженной курицы.
К ужасу наблюдающей за нами курицы мы превратились в двух кошмарного вида птиц и вылетели наружу. Теперь всё решала только скорость.
— Похоже, они решили укокошить своего, — протелепатировал Радек, — а ты почему-то против?!
— Он же не виноват! И он похож на нас!