Диагноз: Любовь

Леффлер Мегги

Она посмотрела на меня и подмигнула.

Пока кофеварка фильтровала кофе, я наблюдала за Ди, взбивающей крем для бананового пирога: меренгу из яичных белков, ванили, сливок, щепотки соли и чашки сахара. Поскольку электрический миксер был сломан, Ди старалась как могла, вручную взбивая липкую массу в облако пены.

— Насчет нашей семьи, — сказала Алисия со своего места за столом. Она, как и Роксана, мало интересовалась процессом приготовления пирога. — У нас есть семейная история о том, кто смешно танцевал?

— Я

могу вспомнить только Гейба. У него абсолютно отсутствовало чувство ритма. Он был ужасным танцором. И вообще, он был хоть и ненамного, но хуже твоей матери.

— А он когда-нибудь начинал танцевать неосознанно?

— Да уж, эти движения осознанными не назовешь, — сказала Роксана. — Ты точно не из семьи танцоров, милая.

Диотима подняла взгляд от предмета своих бешеных усилий.

— Кое-кто из нас танцует. И даже бальные танцы.

— Это ты взяла от меня, детка, — довольно усмехнувшись, заметила Роксана.

До тех пор пока Алисия не упомянула о танцах, я совсем забыла о ее страхе перед хореей Хантингтона, которой может болеть ее мать. Теперь я была готова вернуться хоть к бальным танцам, хоть к Винсенту Оорспронгу.

— А мама… она ненавидела правительство? — спросила Алисия.

— Мэдди? Ну, она была не в восторге от республиканцев, если ты об этом, — ответила Роксана.

Алисия отодвинулась от стола.

— Вообще-то у меня есть некоторые догадки.

— Насчет республиканцев?

— Насчет мамы! Я однажды приехала к ней в Орегон, в коммуну, — начала Алисия. — И больше никогда не захочу туда вернуться. Она живет с какими-то сумасшедшими женщинами, у каждой из которых наверняка было не одно нервное расстройство, прежде чем они решили переехать туда, бросив мужей и детей. Однажды ночью я проснулась от голода и спустилась вниз, решив перекусить. Было три часа ночи, а мама стояла в гостиной, включая и выключая свет. Сначала я подумала, что она страдает лунатизмом, но Мэдди прекрасно понимала, что делает. Она сказала, что заметила, как соседи мигают светом в своей гостиной, и решила с ними пообщаться, хотя и не знала азбуки Морзе. Единственные соседи жили в нескольких милях от ее дома, но, когда я посмотрела в окно, стало понятно, что мама не врет. В доме на холме действительно мигал свет.

Ди залила меренгу в форму для пирога, добавила бананы, отправила форму в духовку и выставила необходимую для выпечки температуру. Я присела рядом, ожидая, когда пирог зарумянится.

— Алисия, по поводу твоих теорий… — попыталась остановить ее Роксана.

— Потом мама сказала: «Давай сменим частоту и посмотрим, как они отреагируют». Она мигнула светом трижды, и ей ответили три раза.

— Алисия, ты знаешь…

— Вот я и думаю, что это может означать? Кто перемигивается светом в гостиной посреди ночи только для того, чтобы развлечься? Разве что те самые люди, которые делают бомбы и оставляют их под мостами, или в высотных зданиях, или в…

— Мэдди когда-нибудь говорила тебе о том, что она лесбиянка? —

перебила Роксана.

— Что?.. — Алисия застыла в изумлении.

Ди перестала протирать стол.

— О чем ты говоришь? — Алисия напряженно смотрела на Роксану.

— О твоей матери. Мэдди гомосексуальна!

— И когда это с ней случилось?

— Она всегда была такой.

Кофе был готов, из-под крышки вырывался пар. Ди начала расставлять на столе чашки и блюдца, стараясь делать это бесшумно.

— Она знала это, когда выходила замуж за моего отца? — спросила Алисия.

— У нее был серьезный роман с женщиной до того, как она познакомилась с Фрэнком. Но она сказала, что хотела бы вести более традиционную жизнь.

— Ага. И устроила мне вот это, — пробормотала Алисия.

— Она старалась любить твоего отца. Но они не очень подходили друг другу. Твоя мать, несмотря на взбалмошность, великолепная поэтесса. А Фрэнк никогда не признавал ее таланта. Он просто занимался зарабатыванием денег. Звучит так, словно я обвиняю его. Но на самом деле все иначе. Он хороший человек, и у него были серьезные намерения. Но он… — Роксана открыла рот, чтобы добавить что-то, но внезапно передумала. — Ты, кажется, хотела о чем-то спросить.

Алисия пожала плечами.

— Нет.

— Хотела. Скажи мне, о чем ты хотела узнать.

Тишина длилась и длилась, становясь почти непереносимой. Мы словно застыли в пробке на красный свет. «Кто двинется первым? — подумала я. — И из-за кого эта пробка?»

Мне хотелось, чтобы Ди начала разливать кофе и достала пирог, и тогда Алисия не чувствовала бы себя обязанной продолжить разговор.

— Все-таки я не понимаю, — наконец вымолвила Алисия. — Почему мама в три часа ночи стояла в гостиной и мигала лампочкой?

— Милая, некоторых вещей я не могу объяснить.

— Я действительно беспокоюсь за твой желудок, — сказала Ди чуть позже. Она вернулась в гостиную с подушками и красными простынями в цветочек, неся все это на выпирающем животе. Похоже, она абсолютно нормально принимала новое состояние своего тела или просто привыкла к этому. Я смотрела, как она ловко раскладывает диван и застилает его простынями. Через пять минут Ди исчезла в поисках второго одеяла, а я скрутилась на не застеленном до конца диване в позе эмбриона, держась за живот.

— Мне так неудобно из-за твоего самочувствия, — сказала Ди, возвращаясь в комнату со стеганым ватным одеялом.

Мой желудочно-кишечный тракт, обычно прекрасно сбалансированный бактериями и пищеварительными ферментами, не мог справиться с чересчур обильным обедом, который я в него запихала. Раздутый закупоренным внутри газом, мой бунтующий кишечник выдавал такую перитонеальную боль, что мне не оставалось ничего другого, кроме как лежать, свернувшись калачиком.

— Это была прекрасная еда. — Я вздрогнула, сообразив, что Ди стоит надо мной с развернутой простыней. — Ой, я сейчас подвинусь…