Диалектический материализм
Шрифт:
Вопрос о том, свойственна ли человеческому мышлению предметная истина, вовсе не есть вопрос теории, а практический вопрос. На практике должен человек доказать истинность, т. е. действительность и силу, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолированного от практики, есть чисто схоластический вопрос.
Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди это продукты иных обстоятельств и изменившегося воспитания, — это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитателя самого надо воспитывать. Оно неизбежно поэтому приходит к тому, что делит общество на две части, одна из которых возвышается над обществом (например, у Роберта Оуэна).
Совпадение изменения обстоятельств
Фейербах исходит из факта религиозного самоотчуждения, из удвоения мира на религиозный, воображаемый и действительный. И он занят тем, что сводит религиозный мир к его светской основе; он не замечает, что после выполнения этой работы главное-то остается еще не сделанным. Но то обстоятельство, что светская основа отделяет себя от самой себя и утверждает себе самостоятельное царство в облаках, может быть объяснено только саморазорванностью и самопротиворечивостью этой светской основы. Следовательно, последняя, во-первых, сама должна быть понята в себе самой, в своем противоречии, а затем практически революционизирована путем устранения противоречия. Следовательно, после того, как например земная семья раскрыта как тайна святого семейства, первая должна быть подвергнута теоретической критике и практически революционизирована.
Недовольный абстрактным мышлением, Фейербах выдвигает чувственное созерцание; но он рассматривает чувственность не как практическую человечески-чувственную деятельность.
Религиозную сущность Фейербах сводит к человеческой сущности. Но человеческая сущность не есть абстракт, присущий отдельному индивидууму. В своей действительности она есть совокупность общественных отношений.
Фейербах, не занимаясь критикой этой действительной сущности, оказывается поэтому вынужденным:
1) абстрагироваться от хода истории и утверждать религиозное чувство само по себе и предположить абстрактного — изолированного — индивидуума;
2) поэтому у него человеческая сущность может быть понята только как «род», как внутренняя, немая общность, связующая множество индивидуумов естественными узами.
Поэтому Фейербах не видит, что «религиозное чувство» само есть общественный продукт и что абстрактный индивидуум, подвергаемый им анализу, в действительности принадлежит к определенной общественной форме.
Общественная жизнь есть в сущности жизнь практическая. Все мистерии, которые завлекают теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики.
Самое большее, чего может достигнуть созерцательный материализм, т. е. материализм, который не постигает чувственность как практическую деятельность, это — созерцание отдельных индивидуумов в «гражданском обществе» [Здесь «b"urgerliche Gesellschaft» — «гражданское общество». Не буржуазное общество, а как у Гегеля в смысле совокупности общественных (экономических, личных, культурных и др.) отношений — в отличие от политического организма — государства. — Ред.].
Точка зрения старого материализма есть «гражданское» общество; точка зрения нового материализма есть человеческое общество или обобществленное человечество.
Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его. (Ф. Энгельс, Людвиг Фейербах, стр. 62 — 65.)
V. Диалектический материализм Маркса, Энгельса, Ленина
Преодоление Марксом и Энгельсом старых философских учений и создание диалектического материализма
Штраус, Бауэр, Штирнер, Фейербах были отпрысками гегелевской философии, поскольку они еще не покидали философской почвы. После своей «Жизни Иисуса» и «Догматики» Штраус отдался философской и церковно-исторической беллетристике a la Ренан. Бауэр сделал нечто значительное лишь в области истории возникновения христианства. Штирнер остался простым курьезом даже после того, как Бакунин сочетал его с Прудоном и окрестил эту смесь «анархизмом». Один Фейербах был выдающимся философом. Но он не только не успел перешагнуть за пределы философии, выдававшей себя за некую науку наук, царящую над всеми отдельными науками, связывающую их воедино; эта философия
Но из разложения гегелевской школы вышло еще иное направление, единственное, которое действительно принесло плоды. Это направление главным образом связано с именем Маркса [Я позволю здесь себе одно личное объяснение. В последнее время не раз указывали на мое участие в выработке этой теории. Поэтому я вынужден сказать здесь несколько слов, исчерпывающих этот вопрос. Я не могу отрицать, что я и до и во время моей сорокалетней совместной работы с Марксом самостоятельно содействовал как обоснованию, так и преимущественно разработке теории, о которой идет речь. Но огромнейшая часть основных руководящих мыслей, особенно в области истории и экономии, и еще больше, их окончательная резкая формулировка принадлежит Марксу. То, что внес я, Маркс мог легко пополнить и без меня, за исключением, может быть, двух-трех специальных областей. А того, что сделал Маркс, я никогда не мог бы сделать. Маркс стоял выше, видел дальше, обозревал больше и скорее всех нас. Маркс был гений; мы, в лучшем случае, — таланты. Без него наша теория далеко не была бы теперь тем, что она есть. Поэтому она справедливо называется его именем.].
Разрыв с философией Гегеля произошел и здесь путем возврата к материалистической точке зрения. Это значит, что люди этого направления решились понимать действительный мир — природу и историю — таким, каким он сам дается всякому, кто подходит к нему без заранее заготовленных идеалистических выдумок; они решились без всякого сожаления отказаться от всякой идеалистической выдумки, которая не соответствует фактам, понятым в их собственной, а не в какой-то фантастической связи. И ничего более материализм вообще не означает. Отличие состояло лишь в том, что здесь впервые серьезно отнеслись к материалистическому мировоззрению, что оно было последовательно проведено — по крайней мере в основном — во всех решительно областях знания.
Гегель не был просто отодвинут в сторону. Наоборот, указанная выше революционная сторона его философии, его диалектический метод были приняты за исходную точку. Но этот метод в его гегелевской форме был негоден. У Гегеля диалектика есть саморазвитие понятия. Абсолютное понятие не только существует, — неизвестно где, — от века, но и составляет истинную, животворящую душу всего существующего. Оно развивается к самому себе, проходя все тe ступени, которые заключаются в нем самом и которые подробно рассмотрены в «Логике». Затем оно «обнаруживает себя», превращаясь в природу, где оно проделывает новое развитие, не сознавая самого себя, приняв вид естественной необходимости, и в человеке, наконец, снова приходит к самосознанию. А в истории это самосознание опять выбивается из грубого состояния, пока, наконец, абсолютное понятие не приходит опять полностью к самому себе в гегелевской философии. Обнаруживающееся в природе и в истории диалектическое развитие, т. е. причинная связь того поступательного движения, которое, сквозь все отклонения в сторону и сквозь все кратковременные попятные шаги, пробивается от низшего к высшему, это развитие является у Гегеля просто снимком самодвижения понятия, вечно совершающегося неизвестно где и, во всяком случае, совершенно независимо от всякого мыслящего человеческого мозга. Надо было устранить это идеологическое извращение. Вернувшись к материалистической точке зрения, мы снова увидели в человеческих понятиях снимки с действительных вещей, вместо того чтобы в действительных вещах видеть снимки с абсолютного понятия, находящегося на известной ступени развития. Диалектика сводилась этим к науке об общих законах движения во внешнем мире и в человеческой мысли: два ряда законов, которые в сущности тождественны, а по своему выражению различны, так как человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе, а большей частью пока еще и в человеческой истории, они прокладывают свой путь бессознательно, в виде внешней необходимости, посреди бесконечного множества кажущихся случайностей. Таким образом, диалектика понятий сама становилась лишь сознательным отражением диалектического движения внешнего мира. Вместе с этим гегелевская диалектика была поставлена на голову, а лучше сказать — на ноги, так как на голове стояла она прежде. И замечательно, что не одни мы открыли эту материалистическую диалектику, в течение долгих лет бывшую нашим лучшим орудием труда и нашим острейшим оружием: немецкий рабочий Иосиф Дицген вновь открыл ее независимо от нас и даже независимо от Гегеля [См. «Das Wesen der Kopfarbeit, von einem Handarbeiter», Hamburg, Meissner («Сущность головной работы человека» — И. Дицген, Избранные произведения, т. I, изд. Института Маркса — Энгельса, 1931 г.— Ред.).].