Диалог творческого сознания А. А. Фета с Востоком (Фет и Хафиз)
Шрифт:
И в двустишии Хафиза, и в «переводе» Хафиза Фетом символический образ моря оказывается явной метафорой тех ситуаций в жизни человека, которые в художественно-философском выражении того и другого получают свое отражение в универсальных парадигмах искусства вообще – «Человек – Мир». Символический образ моря становится «универсальным» способом корреляции сущностного и экзистенциального бытия как парадоксальной смысловой структуры, в которой бесконечное выражается в конечном, вечное – во временном и т.д.
«Морской» комплекс и свойственная ему образность могут быть прокомментированы через мотивную систему, в которой доминантным является мотив одиночества, покинутости, выражающий смысл экзистенциально
Образ берега у Фета в контексте того же «морского» комплекса дополняет семантику основного мотива стихотворения: переживающего чувство покинутости, одиночества, поймет лишь тот, кто, как и он, заброшен в «ужасы волн и смерчей», «Кто, под дыханием бурь, / В неизмеримом плывет / От берегов расстояньи». Берег в контексте основной мысли произведения становится разъединяющим локусом: есть те, кто «на покойной земле», и те, кто «плывет от берегов расстояньи». Образ берега с подобной семантикой становится знаком полного отсутствия диалога между теми, кто разъединен «берегом»: «Кто на покойной земле, / Даже при полном желаньи, / Вас понимать в состояньи?»
Таким образом, семантика метафорического образа моря как некоей стихии у Фета, как и у Хафиза, достаточно прозрачна. Интериоризированная стихия морская у того и другого выражает «стихию» человеческого бытия и «стихию» человеческой души. Сознательное или подсознательное чувство «родственности» самой «морской» темы и способа ее «разыгрывания» непроизвольно «сидит» во внутренней психологической, ментальной структуре автора. «Морской» комплекс, восходящий к «пренатальному сознанию», о чем пишет В.Н. Топоров, является настолько «родственным», своим для каждого человека, что интериоризация образа моря невольно выражается через «комплекс» моря, который переживается, как неотъемлемая часть своего «Я».
Символический образ моря в парадигматическом ряду фетовских валентностей находит свое выражение в этом цикле в двух основных парадигмах поэта: «Я и Мир как мои ощущения» и «Я и Ты».
Если говорить о первой парадигме, то внутреннее содержание образа моря в стихотворениях с концептом «Я и Мир как мои ощущения» во многом «родственно» душе поэта; «родственность» эта и определяет содержание духовного в произведении. В стихотворениях «Морская даль во мгле туманной...», «Прибой», «На корабле», «Буря», «После бури» «прозаическое» значение образа моря, благодаря интериоризации, получает романтическое звучание.
Стихотворение «Морская даль во мгле туманной...» (1857(?)) является необычным в своем эмоциональном содержании: напряжение романтического драматизма, присутствующее уже в первой строфе, не получает своего развития:
Морская даль во мгле туманной;
Там парус тонет, как в дыму,
А волны в злобе постоянной
Бегут к прибрежью моему.
Зрительный образ морской дали «во мгле туманной» с одиноким парусом, который «тонет, как в дыму», создает романтический образ одиночества. В следующих двух строках мотив одиночества наполняется ощущением страха: волны «в злобе постоянной / Бегут к прибрежью моему». Образ волн «в злобе постоянной», а также образ берега настраивают читателя на ситуацию ожидания чего-то драматического. Однако со следующей строки (первая строка второй строфы) снимается это ощущение тревожного, драматического. Катарсис «добывается» благодаря созерцательному восприятию морской стихии без интериоризации.
Из
Навстречу пристально гляжу
И за грядой ее крутою
До камня влажного слежу.
Взгляд лирического героя, сфокусированный на одной, «избранной» им, волне и снимает напряжение, присутствующее в первой строфе. Начинается, характерная для Фета, зрительная игра с пространством со встречным движением: волна, «избранная» лирическим героем, катится к его «прибрежью», взгляд лирического героя движется «навстречу» волне и «пристально» следит за ней «до камня влажного»:
К ней чайка плавная спустилась, –
Не дрогнет острое крыло.
Но вот громада докатилась,
Тяжеловесна, как стекло...
Описание морской пары «волна – чайка» еще раз поднимает эмоциональное напряжение, выраженное не только семантикой слов «дрогнет», «громада», но и их звуковым содержанием – повтором согласных – аллитерацией. Однако драматической развязки нет, союз «но» не отрицает союза волны с чайкой, он всего лишь констатирует финал движения волны («громада докатилась»). В последней строфе мгновенье удара волны-«громады» о «каменную стену» выражено уже не только через зрительное восприятие, но и звуковое, благодаря чему создается картина гармонии красоты:
Плеснула в каменную стену,
Вот звонко грянет на плиту –
А уж подкинутую пену
Разбрызнул ветер на лету.
Созерцательное восприятие движения волны состоит у Фета из «схваченных» мгновений, благодаря которым и передается динамика движения, игра с пространством.
В стихотворении «Прибой» (1856 или 1857) опять морская волна в ее колыхательно-колебательных движениях становится романтически представленным центральным образом. Эмоциональная волна в этом стихотворении выстраивается по схеме, отличной от предыдущего. Нейтральный, созерцательный тон, присутствующий в первой строфе, характеризует пейзажную зарисовку с определением главного «предмета» поэтического взгляда: «И вдалеке земной твердыне / Морские волны бьют челом». В следующей строфе «предмет» конкретизируется: взгляд лирического героя из всей массы «морских волн» выхватывает одну, которая уже не просто волна, а «Средиземный вал», правда, «уже безвредный», в последних своих колыхательно-колебательных движениях: «И, забывая век свой бурный, / По пестрой отмели бежит...»
Следующая строка, начинающаяся с союза «но», резко поднимает эмоциональный тон повествования «поведения» Средиземного вала, который вдруг на пути своем встречается с «преградой»: «Но вот преграда – он кипит». Тире, делающее предложение буквально афористичным, вносит дополнительные оттенки в его семантику: в «поступке» Средиземного вала нет каких-либо переходных, подготовительных движений. Он, этот вал, уже «преломленный и лазурный», «забывая век свой бурный, / По пестрой отмели бежит...», «но вот преграда...»
В следующем мгновении своей «жизни» он уже в битве со скалой: «Жемчужной пеною украшен, / Встает на битву со скалой». Последние две строчки – «фокусовая»точка произведения, в которой апофеоз «жизни» этого морского вала:
И, умирающий, все страшен
Всей перейденной глубиной.
Таким образом, в этом стихотворении образ морской волны предстает не только в созерцательно-описательном тоне, но и в интериоризации: волна становится метафорой человеческого духа в «пороговой» ситуации. Образ морской волны – экзистенциален, образ «перейденной глубины» позволяет феноменологическую игру воспринимающего сознания, основа которой – то невыразимое, что определит семантику центральной «фокусовой» точки стихотворения.