Диаспора
Шрифт:
Анатолий последними словами обругал свой ручной парализатор: подавать с его помощью сигналы можно было разве что колотя проклятой машинкой в медный таз — стреляла она практически бесшумно. Ни таза такого, ни чего-либо подобного у Смольского не было, тем не менее хоть что-то предпринять было необходимо. Чтобы окончательно не утратить связи с капитанской группой и с неведомо почему не отзывающимся Микисом, он принялся время от времени на ходу выкрикивать бесполезные, как он уже начал понимать, призывы — выйти на связь голосом или фонарем.
Впрочем, долго оглашать пространство безответными
«Если это Микис, — рассудил Смольский, — то, видно, он вконец отчаялся сам выйти на отряд. И где это он так шустро успел насобирать хвороста или еще какой-то горючей дряни на костерок-то? И еще — почему он даже не пытается нам пошуметь и выстрелов кэпа не слышит?» Он криво усмехнулся и сам себе ответил: «Да потому, что это не Микис. Как пить дать не Микис...»
Анатолий перешел на короткие, в десяток-полтора шагов, перебежки между скрывающими его валунами, а остаток пространства, отделявшего его от костерка, лишенный этих природных декораций, прополз по-пластунски, вжимаясь в неровности скального грунта. Фигура человека, скрючившегося на коричневом камне и неотрывно уставившегося в неровное, исходящее копотью пламя, стала хорошо различима только с расстояния десяти — пятнадцати метров. Смольский решил не валять дурака и, поднявшись с четверенек, окликнул странного типа. Тип не спеша совершенно спокойно обернулся к нему. Да, это был не Микис. Совсем не Микис.
Это была женщина. Точнее — девушка. Почти подросток. С лицом угловатым и измазанным маскировочной раскраской.
— Не кричи! — глухо произнесла она.
Была она худа, темна глазами и облачена в какой-то мехом наружу вывернутый тулуп. На голове же имела черной кожи косынку, туго перехватывающую коротко, вкривь и вкось остриженные, цвета воронова крыла волосы.
— Не кричи! — повторила она с ужасным акцентом. — Тут до черта всякого народа шастает. Ночи Туманов начались — теперь только держись...
Девушка внимательно присмотрелась к Анатолию:
— Да ты, друг, и вовсе зеленый... Ты б все-таки знак нацепил... А то примут за одиночку и грохнут как мальчика. Ты — в натуре — чей будешь?
— Свой. Собственный, — с раздражением ответил Анатолий.
— Не особенно хорохорься, парень, — посоветовала ему незнакомка. — Хотя, похоже... — тут она призадумалась. — Похоже, ты и впрямь работаешь в одиночку. Что, почуял в себе это и решил ни с кем не делиться? Сам найду, сам продам? Послушай, так не бывает. Знаешь, сколько таких умников, вроде тебя, здесь прикопаны — здесь и в отрогах... И на других плато — тоже. А жалко, между прочим, — ведь у каждого, пожалуй, Способность была... Дар... Ты возьми в ум — не пешком же ты сюда притопал. По цепочке прошел. Так ведь? И денежки зато немалые, верно, выложил...
«Сегодня я рехнусь», — подумал Смольский.
Для него весь выдаваемый незнакомкой текст выглядел полнейшей ахинеей. Дело усугублял дичайший акцент, украшавший ее монолог. Ясно было только одно — его принимали за кого-то другого. Причем в этой роли он вел себя предосудительно и явно заслуживал за свои действия суровейшего порицания.
— И пушечку свою ты б убрал лучше, — посоветовала девица. — Засунь ее себе в штаны подальше, и лучше будет, если ты про нее позабудешь. Вообще, на хрен — понимаешь? А то пришьют тебя без разговоров. А обидно будет, если и в самом деле Способность у тебя...
Анатолий счел совет этот — уничижительный по форме, но справедливый по сути — довольно логичным и убрал парализатор в чехол.
— Вы меня принимаете за кого-то другого, — начал объяснять он — как можно спокойнее. — Я... Я ищу своего товарища. Он... Он потерялся в этом тумане. И почему-то не отвечает на мои... на наши сигналы. Если вы хоть как-то...
— На ваши сигналы... — задумчиво прожевала его слова незнакомка. — Да ты не один здесь, значит... Странный ты парень... А напарник твой или поумнее тебя уродился, или уже захомутали его... Хорошо, если не кончили.
Она поднялась на ноги — легко, как мальчишка, — и сделала шаг назад, в туман. Голову она склонила набок, внимательно вглядываясь в лицо Смольского:
— Странный ты, парень. Словно с небес свалился...
Анатолий не стал уточнять, что именно так и обстоят дела. А незнакомка подвела итог:
— С тобою лучше не связываться. Ты лучше по темноте не шастай — добром не кончится. Ты здесь — у огонька посиди тихо-смирно. А я, если...
Она еще на шаг отступила в мглистую темноту.
— Если встречу народец понадежнее — к тебе подошлю. Чтоб нам тебя разъяснить, а тебе — нас...
Она отступила еще на пару шагов и стала почти неразличима в слабо мерцающем мраке. Подняла палец — длинный и сухой — к губам.
— Вы — кто? — ошалело спросил Смольский, машинально делая шаг вслед за норовящей раствориться в заполненном белесой мутью пространстве собеседницей — Ты... Ты — из Диаспоры?
— А откуда же еще? — услышал он ответ уже только ощущавшейся в тумане незнакомки. — Жди здесь. Иначе — пропадешь. Если не дождешься — под утро в лес уходи. Вниз по осыпи... По склону. Там — жди... За тобой придут. Я или... другие. Те... Тот, кто придет, — он скажет, что это от Травы. От Дурной Травы. Это я — Дурная Трава... Жди.
Все. Словно и не было никакой девушки у костра. Да и костер сам уже еле теплился за спиной Анатолия, норовил погаснуть.
Надо было решать: или же подкинуть в огонь черного, словно чугунного литья хворосту, наваленного поодаль, и по совету странной незнакомки оставаться здесь, ожидая неведомо кого, или же, плюнув на несчастного Микиса, попытаться выйти хотя бы на Николаева с Листером и уж с ними втроем решать вопрос о том, как быть дальше...
Анатолий поднял лицо к небу и отметил про себя, что туман, должно быть, покрывает плато довольно низким слоем — самые яркие из звезд невидимой черной птице так и не удалось склевать, и они, неровно подрагивая, горели там — в недостижимой высоте — словно огни далеких, дарящих успокоение путникам маяков.