Difficult to cure
Шрифт:
Иванна замерла, бессильно привалившись к двери спиною, всё такая же разрумянившаяся и с горящими глазами… В идее того, что она может его хотеть, с одной стороны, не было ничего странного и, наверное, даже невероятного. С другой же стороны, это было действительно неожиданно, даже учитывая архетипичность, если не сказать — банальность, ситуации увлечённости девочки из хорошей семьи взрослым мужчиной в ореоле зловещей репутации. Не то чтобы он как-то разочаровался в Иванне, просто она всегда казалось ему слишком разумной, чтобы иметь подобные слабости.
«Сам-то лучше что ли? Непреклонный аскет выискался, поборник
Глядя на её слегка обветренные губы, объективно — совершенно обыкновенные и ничем не примечательные, он мысленно перебирал сценарии дальнейшего развития событий, столь далёкие от норм нравственности, что на беспокойство о том, что она может что-то считать, оставалось только махнуть рукой. Чудодейственная мантра «несовершеннолетняя студентка, дочь аврора» пока что успешно помогала держать себя в руках, но было совершенно очевидно: когда он поцелует её, остановиться уже не сможет.
«Может, всё-таки не „когда“, а „если“?» — жалобно попытался вмешаться голос разума.
Ага, как же — как же, «если»…
— Ты поняла меня? — ему удалось продолжить говорить, не изменив тон.
— Да, — едва слышно выдохнула она. — Я буду вести себя ответственно и не впутаю тебя или себя в проблемы.
Её глаза уже не умоляли — требовали продолжения.
«Ну что, бросить вызов силе воли?»
— Вот и умница, — он склонился и приник к её губам.
Секунда. Иванна вновь застыла, замедлившийся было пульс заколотился в сумасшедшем ритме. Оторваться от неё просто нереально, даже паника от осознания, что собственный пульс таких фортелей не выкидывал со времен давно забытого юношеского романтизма, не помогает прийти в себя.
«Будь мужиком, остановись!» — голос разума, заручившись поддержкой инстинкта самосохранения, наконец-то забил тревогу.
Верно, стоит ей обнять его, или, того хуже — ему обнять её, всё, туши свет, бросай Аваду.
Вторая секунда. Невозможно, мучительно больно оторваться от её губ, легче руку себе отгрызть. Тем не менее, получилось. Личное достижение, да что там — подвиг. На фоне этого не имеет значения, что она сейчас скажет, если вообще скажет. Пусть даёт любой наиглупейший комментарий, сейчас ей всё дозволено. Хотя, пожалуй, не «сейчас», а «отныне» будет точнее, как ни прискорбно. Он и так слишком близко её подпустил.
Её лицо отражало одновременно бешеный восторг и глубочайшее недоумение, словно она сомневалась в реальности этого эпизода. Похоже, если сейчас удастся выдержать грамотную линию поведения, вновь не нужно будет изменять ей память.
— Чаю не желаешь? — кто бы знал, каких усилий стоило выдержать нейтральный тон, когда губы ещё помнили её тепло.
Увы, пора уже отпустить её шею.
— Да, зелёного с жасмином, — машинально выпалила она, вцепившись в дверную ручку; это не было порывом удрать, просто возникла потребность в опоре после того, как он отпустил её.
Всё правильно, девица проникается мыслью, что не произошло ровным счётом ничего сенсационного. Ну, в самом деле, что такого? Она уже несколько раз удостаивалась одобрительного поцелуя в макушку за успехи во время их эмпатических практик, а поздравляя её с прошлым Днём рождения он и вовсе безо всяких задних мыслей клюнул её в щёчку, и никогда сие действие — простая формальность, не более того —
— Достань, пожалуйста, чашки и всё, что надо, — он кивнул в сторону шкафчика, где хранились чаи и посуда. — Сейчас добуду воды.
Игорь отвернулся и двинулся к камину, чтобы приказать доставить с кухни чайник с водой; глухой стук каблуков форменных сапог по укрытому ковром полу, тихий шелест судорожного вздоха — и в следующий момент Иванна врезалась в его спину.
— Ой, прости, я случайно. Набойка за ворс зацепилась. Кажется, потянула щиколотку, — голос Иванны ни на йоту не позволял допустить мысль, что она говорит правду.
Или это игра воображения?
— Давай помогу, — не потрудившись изобразить, что поверил, Игорь расцепил обхватившие его руки и повернулся к ней. — Чай, видимо, подождёт.
Она шагнула вперёд, неловко припав на одну ногу, и поспешила опереться на его машинально подставленные руки. Ещё один шаг по инерции — и она уже каким-то невероятным образом опять практически врезалась в него.
— Пардон, у меня сегодня повышенная неуклюжесть, — сквозь новый судорожный вздох пробормотала она, уткнувшись лицом ему в грудь.
Злясь на свои руки, которые сами обхватили Иванну, удерживая её от потенциального падения, он параллельно пытался придумать вменяемый ответ и почти в ужасе осознавал, что практически всем телом ощущает, какая она не только тёплая, но и местами упругая и мягкая. И что собственное тело на этот факт весьма одобрительно реагирует.
Вот сейчас надо срочно, нет СРОЧНО её оттолкнуть, иначе катастрофа неминуема.
— Подожди! — пресекла она его порыв.
Нарастающее напряжение. Иванна вытянулась по струнке, одновременно теснее вжимаясь в него, при этом будто не замечая ответную реакцию. Он знал это её состояние: так она концентрировалась, балансируя между внешним и внутренним, разделяя и упорядочивая эмоции, чтобы не позволить им взять верх. Казалось, её пульс слышно на весь кабинет.
— Пожалуйста, обними покрепче.
Или это его пульс? Шёпот на грани слышимости, в просьбе отказать невозможно. Да и зачем?
— Ещё сильнее.
Она и сама обнимает так крепко, что перехватывает дух. Опасение, что она ощутит наличие неуставных рельефов уже практически не тревожит. Её пальцы будто в попытке найти точку опоры довольно болезненно скользят вдоль рёбер; если бы не плотная ткань, не обошлось бы без серьёзных царапин. Впрочем, он вовсе не против.
Воображение не желало знать ничего про какие-то там нормы приличия или морали. Между двумя ударами сердца он успел мысленно согрешить с Иванной прямо на письменном столе, особенно ярко представив, как эффектно смотрелись бы на тёмно-зелёном сукне её рыжие пряди. Едва он мысленно же переместился с ней из кабинета в спальню, как она в реальности вдруг вздрогнула и с тихим выдохом обмякла, уронив голову ему на плечо, касаясь лбом его шеи. От этого прикосновения он сам едва удержал равновесие: достигнув критического предела, напряжение обрушилось волной жара, которая схлынула, даря истому и покой.