Дикарь
Шрифт:
— Когда и кого это останавливало. Жрецы дозволят, если заплатить.
Надо же, ничего нового.
Дозволят.
И свадьбу сыграют. А там девица забеременеет, разродится и, глядишь, в самом бароне нужда отпадет. Кажется, баронесса не испытывала иллюзий в отношении своих родственников.
— А венец? — Миха постучал по голове. — Он как?
— Он признал бы дитя.
— Какое дитя?!
— То, в котором будет кровь де Варренов. Но теперь… — эта улыбка донельзя походила на оскал. — Теперь
Взгляды остановились на Михе. А он что? Он не вызывался и вообще. У него другие жизненные планы.
— Брату это не понравится.
Михе бы тоже не понравилось. Где-то он даже понимал человека. Строишь тут интригу, из шкуры вон лезешь, плетешь заговоры, планы планируешь, а тут на тебе, какие-то неучтенные претенденты.
— Ваш брат, — он уставился на баронессу. Мысли в голове появлялись не самые хорошие. — Мог нанять кого-то?
— Чтобы убить моего сына? Несомненно. Но не сейчас. Сейчас ему это не выгодно. Если бы Джеррайя погиб, венец признал бы наследником других сыновей моего мужа.
— А если бы погибли и они?
Баронесса ненадолго задумалась и произнесла с некоторым сомнением.
— Меня?
— А если бы погибли и вы?
— Нет, это как-то все же несколько… чересчур, но да, теоретически мой брат и мой отец могли бы претендовать на имущество моего мужа. Но не только они. Баронство большое. Богатое.
И желающих на эти богатства хватит.
Особенно, если загодя о разделе договориться. А то браки, наследники — это еще когда случится. Тут же вон, убрал всех лишних и претендуй при должной поддержке. Возможно?
Вполне.
— Те люди, — Джеррайя тоже сел. — Думаешь, их послала не она? Не жена моего отца? Почему?
И баронесса склонила голову, показывая, что ей тоже было бы интересно услышать. А что говорить? Миха и сам не знал, откуда появилось это вот ощущение, что все далеко не так просто, как представлялось.
— Слишком… хорошие, — выдавил он. — И готовились. Убрали мага. Мага убрать непросто.
Правда, маг был уверен в собственном превосходстве, что чревато. Но и Ульграх что-то там про особо ценный артефакт говорил.
А особой ценные артефакты — штука дорогая.
Спрашивается, откуда у покойницы деньги? И дело даже не в деньгах. Дело в том, что все это можно было провернуть куда проще.
Травили баронессу?
Почему бы не травить и мальчишку. Сперва понемногу, а там, как сляжет он от тяжелой болезни, глядишь, и порядок получения наследства пересмотрели бы. В связи с обстоятельствами. И нет нужды связываться с наемниками.
Вырезать кучу народа.
Магию использовать.
Миха попытался изложить все, проклиная себя за косноязычие. Но баронесса поняла. Задумалась.
— Пожалуй, вынуждена согласиться. Не то, что бы у нее
И сохранила полезные знакомства.
Точно.
— Однако это было давно. И… и действительно, зачем это все? Отравление. Меня ей травить позволяли. Маг был предан ей и молчал. А раз молчал про меня, смолчал бы и про него. И без мага… кто-то же убрал свидетелей, — баронесса нахмурилась еще больше. — Благодарю вас. Мне нужно подумать.
Миха поднялся.
Наверное, стоило бы сказать что-нибудь такое, превежливое, но он понятия не имел, что говорят в подобных случаях.
— Мой брат прибудет через десять дней. С дочерью и свитой, — баронесса тоже встала. — У него очень… сложный характер.
— Учту.
— И не доверяйте магам.
Миха все-таки поклонился. Получилось хреновато.
— Сын мой, — мягкий голос баронессы заставил поежится. — Не соблаговолите ли задержаться ненадолго?
А вас, Штирлиц, я попрошу остаться… знать бы еще, кто это. И откуда.
Джеррайя вздохнул, но вслух произнес:
— Буду несказанно счастлив, матушка.
А Миху ждали.
В темном коридоре. И тень, качнувшись навстречу, заставила отступить.
— Брат был прав, — тень обратилась в Миару. — Ты совершенно дикий. Боишься меня?
— Разумно опасаюсь, — проворчал Миха, оглядываясь.
Коридор был пуст.
Нет, оно понятно, что половина женская, но все одно, куда стража смотрит? Или думают, что потенциальные убийцы усовестятся и на женскую половину не пойдут? Ввиду врожденно высокой морали?
Миха нахмурился.
— Хорошо сказано, — Миара не делала попыток приблизится. И хорошо. Что-то было в ней донельзя раздражающее. Заставляющее волосы на затылке дыбом вставать. И губа сама собой задралась, а из глотки вырвалось рычание.
Но она не испугалась.
— Дикий, — её голос стал мягким.
Ласковым.
Успокаивающим.
— Не хочешь посмотреть, как я живу?
— Нет, — Миха оглянулся на дверь в покои баронессы, раздумывая, не будет ли это выглядеть смешным. Сбегать от хрупкой девицы, которая ничего-то плохого не делает.
Стоит вот.
Улыбается. А что у него от этой улыбки холодеет спина, так это ж его проблемы.
— И все же… мне так одиноко… и Винченцо куда-то подевался. Я его искала, искала, — теперь голос дрогнул. Нельзя верить.
Ни голосу.
Ни ей вот.
Ни серебряной слезе, что дрожит на ресницах. Ни ресницам этим, вот.
— Я постоянно думаю, что больше не нужна. И даже опасна. Я помогла баронессе, но, думаешь, стоит рассчитывать на благодарность?
Она все-таки коснулась руки.