Дикари. Их быт и нравы
Шрифт:
Возвращаясь с удачной охоты, племя затягивает что-то вроде победного марша, «Нарриньери идут», — вещает их песнь.
Нарриньери идут. Сейчас они придут. Все несут кенгуру И идут быстро. Нарриньери идут.Вернувшись усталый домой, австралиец поет:
Теперь я утомился. Через всю Иерну сюда Дорога бесконечно длинна.А после сытного обеда он в песне вспоминает впечатления прошедшего дня:
Кенгуру бежал быстро, А я ещеВ песне он высказывает и свои наивные мечты:
Горох, который едят белые, Охотно бы я поел. Охотно бы я поел.Своим воинственным чувствам австралиец тоже дает исход в песне. Собираясь в битву, он поет заодно со своими товарищами:
Колите врага в лоб, Колите его в грудь, Колите его в печень…— и т. д.
В большом ходу у австралийцев и насмешливые стишки. Однажды европейцу довелось слышать такую песенку, сложенную тут же австралийцем про своего длинноногого собрата.
Вот так нога, Вот так нога, У тебя ноги, как у кенгуру!Когда дикари собираются вместе для танца или для работы, у них складываются хоровые песни. То один, то другой из них, — или же какой-нибудь испытанный запевала, — поет придуманную им фразу, а хор подхватывает припев.
При таком хоровом пении всякая работа идет дружнее и лучше ладится, и поэтому рабочие песенки распространены повсюду среди дикарей; их поют и при плетении цыновок, и при размоле муки, и при гребле, и при всякой другой ручной работе.
Негр певец.
Первоначально эти песни имели мало смысла и состояли больше из ничего незначущих восклицаний. Потом в них стали влагать больше содержания и излагать в песне какое-нибудь происшествие дня или вплетать в нее какую-либо шутку.
Один английский путешественник рассказывает о негритянке, оказавшей ему в крайней нужде радушный прием. Она велела своим девушкам дать ему подкрепиться и устроить ему постель, а когда это было сделано, посадила их опять за пряжу хлопка. И сквозь сон путешественник долго еще слышал, как девушки пряли, облегчая себе работу хоровым пением. Одна песня была, очевидно, тут же сложена, ибо в ней говорилось про пришедшего бедного «белого человека». Ее мелодия звучала нежно и жалобно, а смысл ее был таков:
Ветры шумели, падал дождь, Бедный белый человек, такой усталый и слабый, Сел под сенью нашего дерева! У него нет жены, которая бы намолола для него зерна, Нет матери, которая наполнила бы ему чашку молоком.Так запевал один голос, а остальные подхватывали затем хором:
О, окажите милосердие белому человеку, Ни жена ни мать не заботятся о бедном.Чем содержательнее становилась хоровая песнь дикаря, тем больше выделялись среди прочих искусные запевалы, умевшие сложить на всякий случай складную песню. Так появляются у дикарей особенные «певцы», поэты. Они слагают песни уже не только для себя, а для всего племени. Они учатся друг у друга, перенимая удачные выражения и красивые мелодии, совершенствуются в умении подбирать звучный стих, меткое слово и картинное сравнение. И тогда поэтическое творчество становится особым занятием среди прочих, которому посвящают себя немногие избранники.
Такого развития достигла поэзия у островитян Великого океана. Они выработали у себя настоящий несенный язык, богатый картинными сравнениями. Конец жизни— смерть сравнивается в их песнях с захождением солнца. Невежество они называют
Поэтический талант островитяне считают даром свыше. Их поэты рассказывают, что во сне они были перенесены в «призрачный мир, где божественные существа научили их песне». На островах Тонга они удалялись в уединенные величественные местности, чтобы там сложить свои песни. Они любили природу и воспевали ее красоту. Вот одно из их поэтических произведений (в переводе оно, конечно, потеряло свой размер):
«Пойдем в Лику полюбоваться заходом солнца. Послушаем там пение птиц и воркование голубя. Там, на склонах, мы нарвем цветов и сплетем венки… Стоя неподвижно на склоне, затаив дыхание, вперим взоры вниз в даль моря и глубину его. Моя душа возвышается, когда я созерцаю в глубине прибой волн, напрасно пытающихся пробить твердую скалу. О, насколько счастливее чувствуешь себя здесь, чем в селении! Но уж вечер, пора идти домой. Чу! Доносятся звуки песен! Не готовятся ли то наши к ночному поминальному танцу на могилах в Танее? Так идем же! Как не вспомнить счастливых времен, когда война не разорила еще нашей страны! Горе! Страшная вещь — война! Посмотрите: опустошена страна и беспощадно избиты сотни людей. Без крова остались вожди. Довольно же нам предаваться мечтаниям! Война в нашей стране! Страна Фиджи пришла с войной в нашу страну Тонга! Теперь и мы должны сделать, как они».Имеет и Африка своих певцов. Они бродят по стране, причудливо наряженные, и, наигрывая на струнном инструменте, поют свои песни и передают нараспев рассказы о своих путешествиях и приключениях. Их всюду встречают почет и уважение, и даже во время войны они безбоязненно могут передвигаться по всей стране — их никто не тронет. У них сложился свой песенный язык, о происхождении которого они рассказывают следующую прекрасную легенду:
«Великий дух, создав человека, стал говорить на странном языке — цветистом и картинном. Никто не мог его понять. Люди приняли его за безумца и бросили в море. Одна рыба проглотила его. Рыбак, поймав эту рыбу и съев ее, тоже заговорил чудесным языком. Он был побит камнями и зарыт глубоко. Ветер пустыни раскрыл его могилу и занес несколько пылинок его праха на охотника. И охотник заговорил тогда таинственным языком о неведомых предметах. Люди испугались, убили охотника. Они растерли его тело в порошок, такой же мелкий, как песок пустыни, и развеяли его по ветру. Один человек, который играл на струне, натянутой на тыкве, вдохнул несколько песчинок праха охотника. И тотчас же он запел подобно струне, и его песнь заставила всех плакать. Из жалости его оставили жить. Так с тех пор певца жалеют всюду».
Как и хоровая песня, так постепенно складывались у дикарей их сказки, сказания, басни, пословицы.
Что бы ни бросилось в глаза дикарю в окружающем его мире, у него живо складывается какое-нибудь своеобразное объяснение того, что он видит. Незатейливая сказка готова в его воображении, и он рассказывает ее своим родичам, когда вечером все соберутся вокруг ярких костров. Если его сказка покажется удачной, ее рассказывают вновь и вновь, по прихоти изменяя и дополняя ее. И так она подчас переживает своего творца и передается от отца к сыну.