Дикая и необузданная
Шрифт:
Едва удержавшись от едкого замечания, готового сорваться с ее губ, Линдси наскоро пожелала Нику спокойной ночи и выбралась из машины. Оказавшись на улице, она почти побежала, словно сам дьявол преследовал ее по пятам, и сбавила ход только у двери своей квартиры.
Ночь выдалась теплой, но, даже будь иначе, она все равно ворочалась бы без сна в своей постели, обливаясь потом. Жар, охвативший ее тело, шел откуда-то изнутри; казалось, это голос неутоленного и затаенного желания. Тонкая ткань ночной рубашки прикрывала ее разгоряченное тело, хранившее воспоминания о недавних ласках. Губы горели, словно наяву ощущая властное и мягкое прикосновение
5
— Рада видеть тебя, Линдси. Только утром я подумала, что чье-нибудь общество мне не повредит, а ты взяла и пришла! Наверное, мне очень этого хотелось, — говорила Кэти, от души радуясь приходу подруги и гостеприимно увлекая ее в дом. По мнению Фила, дом был маленький и тесный, но даже в нем Кэти и четырехлетняя Стефани выглядели затерянными и одинокими.
— Нужно бы навещать тебя почаще. Это моя вина. — На самом деле Линдси считала, что для проявления дружеского участия в судьбе Кэти вполне достаточно одного прихода в неделю и телефонных звонков в остальные дни. Впрочем, Кэти, видимо, придерживалась того же мнения.
— Ты ведь очень занята, и вряд ли мне можно рассчитывать на большее. Но знаешь, когда не работаешь, время тянется так медленно!
Уловив ворчливые нотки в голосе невестки, Линдси нахмурилась и сказала:
— Есть действенный способ разогнать скуку. Почему бы тебе не устроиться на работу?
— К чему мне это? Я, конечно, не могу, в отличие от некоторых, сорить деньгами напропалую, но на то, чтобы сводить концы с концами, хватает.
— Но я говорю не о деньгах, а о душевном равновесии.
Кэти иронически усмехнулась и выложила свой дежурный козырь:
— Неужели ты считаешь, что мне не хочется работать, общаться с людьми, оказаться в гуще событий? Но мне нужно думать о Стефани, она еще совсем маленькая. Будь Фил жив, все было бы по-другому… Неправда, что дети все быстро забывают, во всяком случае, не Стефани. Уже два года прошло, а она скучает по отцу. Допустим, я устроюсь на работу, передам ее на попечение чужого человека. И что из этого выйдет? Бедняжка и так одинока и беззащитна.
На этот счет у Линдси была своя точка зрения. В глубине души она считала Стефани вовсе не такой ранимой, как казалось Кэти. Возможно, девочке и правда не хватает отца. Но Фил для Стефани, по мнению Линдси, — не более чем фотография в серебряной рамке: ведь ей исполнилось всего два года, когда его не стало. Что может запомнить ребенок в таком возрасте?
После смерти Фила Кэти замкнулась в себе, прекратив всякие отношения
Но Кэти была слишком поглощена дочерью, и в ее отношении к ней скрывалась изрядная доля эгоизма. Стефани на глазах превращалась в избалованного ребенка. Линдси понимала, что, потакая девочке, она не добьется ее дружбы и доверия, но ей казалось естественным покупать подарок для ребенка всякий раз, когда она отправлялась к ним в гости. И все же было нечто неприятное в том, как Стефани, даже не удосужившись поздороваться и попросить разрешения, выхватывала у Линдси сумочку, чтобы вытащить оттуда конфеты, которые, она знала, там непременно лежат. Однажды времени у Линдси было в обрез, и она не успела зайти в кондитерский магазин. Ребенок отреагировал на это обстоятельство воплями и рыданиями. Вместо того чтобы пожурить девочку, Кэти прочитала Линдси лекцию о том, как опасно не оправдывать ожидания детей. Это, мол, подрывает их веру во взрослых. Линдси не знала, так это или нет, но отлично понимала, что происходит с девочкой.
Стефани была очаровательным ребенком со светло-золотистыми волосами, которые изящными кудряшками обрамляли ее личико и спускались на шею. На пухлых розовых щечках, когда она улыбалась, появлялись ямочки, но уголки ее губ в последнее время, как правило, были обиженно опущены: девочку многое не устраивало. Линдси полагала, что она дуется просто от скуки, ведь ум ребенка нуждается в постоянных свежих впечатлениях, которых Стефани явно недоставало. Линдси было грустно оттого, что, все видя и понимая, она ничем не может помочь двум этим заблудившимся в жизни существам.
Позже, когда Стефани уложили в кроватку, Линдси решилась заговорить о том, что не давало ей покоя в последние дни. Постаравшись придать голосу беспечное выражение, она спросила:
— Ты видишься с Грегом Хэммондом? — Она надеялась, что этот вопрос позволит естественным образом перевести разговор на Ника Фарадея.
— Да, но не часто.
— Извини, что я вмешиваюсь в твои дела, но, мне кажется, что тебе и Стефани нельзя оставаться одним. Мне казалось, что Грег проявляет к тебе интерес и у вас может что-то получиться.
— Да, он пригласил меня поужинать… постой, когда же это случилось… месяца полтора назад. Мы с ним поссорились. Весь вечер он на все лады превозносил своего босса. Не представляю себя рядом с мужчиной, который способен облить грязью одного ради того, чтобы представить другого — в данном случае своего ненаглядного Ника Фарадея — в лучшем свете. К тому же многое из того, что Грег наговорил о Филе, просто ложь.
— Что ты имеешь в виду?
— У меня не было желания выслушивать его до конца, но смысл сводился к следующему: Фил делал не то, что говорил. Я знаю это. Но обсуждать это сейчас тем более низко: Фила нет, и он не может постоять за себя.
Что правда, то правда. Вздохнув, Линдси сказала:
— Должна признаться, что я познакомилась с Грегом Хэммондом… и знаешь… мне он понравился.
— Вот как? И где же ты с ним познакомилась?
— У Ника Фарадея, — набравшись храбрости, ответила Линдси.
— О-о-о, ты, оказывается, вращаешься в высшем обществе.
— Я оказалась там по долгу службы. Он пригласил на прием шесть наших моделей, чтобы хорошенько рассмотреть их и, возможно, отобрать одну для рекламы своего нового товара.