Дикая любовь
Шрифт:
В комнату весело ввалились в обнимку с Губаном три девчонки, Машины соседки, пьяненькие, нарядные, в вечерней боевой раскраске. Следом зашел чернявый одноклассник Шарипов.
— Марго! Любовь моя до гроба! — Губан попытался обнять и Машу. — Ну, как твой мажор? Обосрался, когда я вас подрезал?
Маша вывернулась и молча отошла к своей кровати.
— Ну что, девчонки, все путем? Без кидалова? А, Креветка? — Губан подмигнул маленькой остроносой Креветке.
— А я виновата? — та честно смотрела ему в глаза. —
— А вот Шарипов говорит, что тебя негатив в тачку сажал.
— Ну, — подтвердил от двери Шарипов. — Черный, как моя жизнь.
— Просто подвез…
— Подвез бедную девочку? — изумился Губан, — Она стоять устала. Дружба народов!
— Ага.
Губан как бы шутя облапил Креветку, запустил руки под короткую юбку, потом под свитер. Креветка хихикала и томно закатывала глаза. Губан жестом фокусника вытащил у нее из-под резинки лосин несколько зеленых и щелкнул деньгами по носу.
— Ап!.. А ведь я предупреждал, да? — он продолжал улыбаться, но глаза похолодели. — Штраф — сто грин.
— Где я тебе возьму? — захныкала Креветка.
— Меня не колышет… Всех люблю, а ее больше всех, — он снова обнял Машу, которая подошла к умывальнику. — Поехали в кабак, Марго? На Пресне ночной кабак, китайский, классный. Вон девки были, скажут… Ну, просто посидим, потом обратно привезу.
— В другой раз.
— Я про другой раз каждый день слушаю, — Губан, посмеиваясь, все сильнее прижимал ее к себе. Маша упиралась локтями ему в грудь. — Лох твой тебя по кабакам-то не водит, а? Экономит?
— Отстань.
— Ну ладно, поцелуешь — отстану. Ну, по-пионерски. Чем я хуже его, а?
— Отстань, я сказала… — Маша яростно сопротивлялась. — Подожди… Смотри… Ну, посмотри, — она повернула его к зеркалу над умывальником.
— Ну, смотрю, — Губан удивленно глянул в зеркало, автоматически провел пятерней по волосам.
— Самого-то не тошнит? — спросила она.
Девчонки прыснули, даже Шарипов заржал.
Губан замахнулся — в последнее мгновение разжал кулак — и сильно ударил ее ладонью по лицу. Бешено глянул вокруг — смех тотчас стих.
— Слушай, Марго… — процедил он.
— Атас, Раиса вернулась! — сдавленным голосом крикнул Тарас, второй подручный Губана, влетая в комнату.
— Слушай, Марго: сама разденешься и попросишь, поняла?!
— Ага. Завтра.
— При свидетелях говорю: сама попросишь!
Дверь распахнулась, вошла директриса, следом семенила молоденькая воспитательница.
— Я же сказала, Губанов, еще раз здесь появишься…
— Да ладно, Раиса Николаевна, что вы сразу волну гоните! — беспечно развел руками Губан. — Вот девчонок зашел повидать. Заболтались немножко. Да, девчонки?
— Простить себе не могу, что от суда тебя отмазала! Пошел вон. Еще раз тебя замечу — посажу на всю катушку, ты меня знаешь!
— Да ладно пугать. Все, все,
— Сдавайте одежду! — велела она девчонкам, которые под шумок торопливо ладонями стирали с губ яркую помаду. — До моего разрешения не выдавать! — приказала она воспитательнице. — Пусть дома посидят, про жизнь подумают… А с вами у меня завтра будет разбор полетов, — обернулась она к Шарипову с Тарасом и вышла. — Я же сказала, его не пускать! — донесся ее голос из коридора.
— А что я могу сделать? — оправдывалась воспитательница.
— Ты что, крезанулась, Марго? — спросила Креветка. — Что ты нарываешься? Он же тебя ни разу не трогал.
— Надоел, козел, — Маша легла на свою кровать.
Девчонки переодевались.
— Немцы, суки, старье одно прислали, — толстая Света-Паровоз разглядывала дыру на пестром свитере. — На, смотри, два раза надела…
— Немцы они вообще жмоты. У американцев гуманитарка получше.
— Ну, у кого чего? — они начали выкладывать из сумок трофеи: вафли в яркой обертке, банку пива или просто несколько ломтиков ветчины в ресторанной салфетке. — А хлеб есть?
— А у меня такие конфеты, девки! — вытащила Креветка жестяную коробку. — Представляете, негатив повез в валютку…
— Марго, будешь?
— Не хочу.
— Ну слушайте, девки! Негатив привез в валютку, а по-русски ни бум-бум…
— Да увянь ты со своим негативом! Марго, расскажи?
— Как обычно, — пожала Маша плечами.
— Нет, ты подробно. Ну вот приехали — кто дверь открыл?
— Мать. Так обрадовалась! Говорит: «Давно тебя не было». А я всего-то день не была… Мать меня очень любит. Отец тоже, но мать — особенно. Так и говорит: «дочка моя». Опять спрашивала, когда же я совсем перееду, потому что они скучают… — рассказывала Маша, глядя в потолок.
Девчонки жевали всухомятку и завороженно слушали.
После уроков Сью подошла к Максиму, который возился у мотоцикла.
— Могу ли я просить тебя об одолжении?
— Конечно, — он невольно улыбнулся высокопарному обороту.
— Мне необходимо найти адрес в Москве. Не было ли тебе так трудно помочь мне?
Максим посмотрел на часы.
— О’кей, садись, — он протянул ей второй шлем.
Когда они выезжали со школьного двора, на крыльце появилась Галя. Сью помахала ей.
Максим уверенно шел по Садовому, лавируя в плотном потоке машин.
— Адаптировалась у нас? — крикнул он.
— Да, почти совсем уже привыкла… Только безумно сложные отношения. Надо всегда держать что-то в голове перед тем, как сказать, чтобы никого не обидеть… Я теперь не знаю, хорошо ли я похитила тебя у Гали?
— А какие проблемы?
— Но ведь она твоя девочка?
— Да? — развеселился Максим. — Первый раз слышу!
— Она так сказала… А теперь я не понимаю, хорошо ли я тебе это сказала? Безумно сложно!