Дикие пальмы
Шрифт:
Они спали на веранде на двух кушетках, потом, когда подступили утренние холода, – на одной, босиком она быстро пробегала по доскам пола, и он просыпался, когда она ныряла в постель под одеяло, принося с собой запах бекона и бальзамника. Озеро светилось сероватым светом, и когда он слышал гагару, он точно знал, что это, он даже знал, как она выглядит, слушая пронзительный идиотский крик, он думал о том, что только человек из всех живых созданий намеренно притупляет свои природные чувства и делает это за счет других, о том, что четвероногие получают всю нужную им информацию через обоняние, зрение и слух и не доверяют ничему другому, тогда как двуногий зверь верит только тому, о
На следующее утро печка все еще излучала приятное тепло. Пока она мыла посуду после завтрака, он отправился заготовить еще немного дров тут же у домика, ему пришлось снять свитер, потому что солнце стало припекать по-настоящему, хотя это и не обмануло его, и он подумал о том, что в этих широтах День Труда, а не равноденствие отмечает прощальный вздох лета, его переход к осени и холодам, и тут она позвала его в дом. Он вошел: в центре комнаты стоял незнакомец, держа на плече большую картонную коробку, незнакомец был не старше его, босой, в широких выцветших брюках защитного цвета и майке, загорелый, с голубыми глазами, бледными выжженными солнцем ресницами и симметричными волнами соломенного цвета волос, – идеальная прическа, чтобы защититься от солнечного удара, – он стоял, задумчиво разглядывая статуэтку на камине. Через открытую дверь за ним Уилбурн увидел причаленное каноэ. – Это… – сказала Шарлотта. – Как, вы говорите, вас зовут?
– Брэдли, – ответил незнакомец. – Он посмотрел на Уилбурна, – его глаза на фоне кожи казались почти белыми, как на негативе, – протянув ему руку, второй рукой он удерживал на плече коробку.
– Уилбурн, – сказала Шарлотта. – Брэдли наш сосед. Он уезжает сегодня. Он привез нам припасы, которые у них остались.
– Не хочется тащить их назад, – сказал Брэдли. – Ваша жена говорит, вы собираетесь остаться еще на какое-то время, и вот я подумал… – Он пожал Уилбурну руку – короткое, жесткое, резкое, костоломное, бездумное пожатие, хватка биржевого спекулянта, пару лет назад окончившего какой-нибудь восточный колледж.
– Очень мило с вашей стороны. Мы будем рады. Позвольте, я помогу… – Но другой уже опустил коробку на пол, она была полна почти до краев. Шарлотта и Уилбурн вежливо отводили от нее глаза. – Огромное спасибо. Чем больше припасов у нас в доме, тем труднее будет волку забраться сюда.
– Или выжить нас отсюда, когда он заберется, – сказала Шарлотта. Брэдли взглянул на нее. Он улыбнулся одними зубами. Его глаза не смеялись – уверенные хищные глаза все еще удачливого гуляки-заводилы.
– Неплохо, – сказал он. – А вы…
– Спасибо, – сказала Шарлотта. – Выпьете кофе?
– Спасибо, я только позавтракал. Мы встали на рассвете. Сегодня вечером я должен быть в городе. – Он снова перевел взгляд на фигурку на камине. – Вы позволите? – сказал он. Он подошел к камину. – Я его не знаю? Кажется, я…
– Надеюсь, нет, – сказала Шарлотта. Брэдли посмотрел на нее.
– Она хочет сказать, мы надеемся, что пока не знаете, – сказал Уилбурн. Но Брэдли продолжал разглядывать Шарлотту, его бледные брови приняли вежливо-вопросительное выражение над глазами, которые не улыбались, когда улыбался рот.
– Его зовут Вонючка, – сказала Шарлотта.
– Теперь понимаю. – Он взглянул на статуэтку. – Вы его сами сделали. Я вчера видел, как вы рисовали. С того берега.
– Я знаю, что видели.
– Криминал, – сказал он. – Вы меня простите? Я не хотел подглядывать.
– А я и не пряталась. – Брэдли посмотрел на нее, и тут Уилбурн впервые увидел гармонию в его лице: его брови и рот одновременно приняли насмешливое, язвительное, безжалостное выражение, он весь излучал какую-то абсолютную и непобедимую уверенность в себе.
– Точно? –
– В достаточной мере, – сказала Шарлотта. Она подошла к камину и сняла с него статуэтку. – Жаль, что вы уезжаете, прежде чем мы успеем нанести ответный визит вашей жене. Тогда хотя бы примите вот это на память о вашей откровенности.
– Нет-нет, правда, я…
– Берите-берите, – вежливо сказала Шарлотта. – Вам он куда нужнее, чем нам.
– Ну что ж, спасибо. – Он взял статуэтку. – Спасибо. Нам нужно быть в городе сегодня вечером. Но, может быть, мы заглянем к вам на минуту по дороге. Миссис Брэдли будет…
– Заглядывайте, – сказала Шарлотта.
– Спасибо, – сказал он. Он повернулся к двери. – Спасибо еще раз.
– И вам – еще раз, – сказала Шарлотта. Он вышел; Уилбурн наблюдал, как тот оттолкнул каноэ от берега и запрыгнул в него. Потом Уилбурн подошел к коробке и наклонился над ней.
– Что ты собираешься делать?
– Отнесу ее назад и брошу у его дверей.
– Ах ты, чертов дурак, – сказала она. – Ну-ка встань. Мы съедим все это. Встань, будь мужчиной. – Он выпрямился, она обвила его крепкими руками, прижимаясь к нему со сдерживаемой дикарской страстью. – Когда ты наконец повзрослеешь, глупый бездомный мальчишка? Неужели ты еще не понял, что даже последний тупица видит, что мы, слава богу, не похожи на супружескую пару? – Она крепко прижимала его к себе, чуть откинув назад голову, ее бедра вплотную прижимались к его бедрам и слегка покачивались, а глаза внимательно смотрели на него – желтый взгляд, непроницаемый и насмешливый, имевший еще одно свойство, которое он успел открыть для себя, – безжалостную и почти невыносимую искренность. – Пожалуйста, будь мужчиной, – крепко и откровенно прижимала она его к своим покачивающимся бедрам, хотя в этом и не было необходимости. Ей не нужно прикасаться ко мне, подумал он. Не нужно даже звука ее голоса, или ее запаха, вполне достаточно одного вида ее туфельки, какого-нибудь мимолетного эротического символа, оставленного лежать на полу. – Ну-ка давай. Вот так. Так-то лучше. Вот теперь ты молодец. – Освободив одну руку, она принялась расстегивать ему рубашку. – Правда, когда этим занимаются с утра, это считается плохим знаком или чем-то в этом роде, да? Или нет?
– Да, – сказал он. – Да. – Она принялась расстегивать его ремень.
– А может быть, это твой способ смягчать нанесенные мне оскорбления? Или, может, ты хочешь уложить меня в постель просто потому, что кто-то напомнил тебе о том, что я женщина?
– Да, – сказал он. – Да.
Чуть позднее они услышали, как отъехала машина Брэдли. Она лежала на его плече лицом вниз (только что она еще спала, и он чувствовал на себе ее расслабленную и тяжелую плоть, ее голова покоилась у него под подбородком, дыхание ее было глубоким и медленным), но, услышав затихающий вдали звук автомобиля, она приподнялась, уперев локоть ему в живот, одеяло сползло с ее плеч. – Ну, Адам, – сказала она. Но он ответил ей, что они и так всегда были одни.
– С того самого первого вечера. С той картины. И кто бы ни уезжал, наше уединение все равно не могло стать более полным.
– Я это знаю. Я хотела сказать, что теперь могу искупаться. – Она выскользнула из-под одеяла. Он смотрел на нее, ее строгое простое тело, чуть шире, чуть плотнее, чем на тошнотворных голливудских рекламных плакатах, ее босые ноги протопали по грубым доскам пола к сетчатой двери.
– В шкафчике есть купальники, – сказал он. Она не ответила. Хлопнула сетчатая дверь. Потом она исчезла из вида, вернее, ему пришлось бы поднять голову, чтобы увидеть ее.