Дикие сердцем
Шрифт:
— Конечно.
Мне показалось, что баронесса сверкнула глазами в мою сторону, но когда я бросила взгляд на нее, ее лицо вновь приняло бесстрастное, как у греческой статуи, выражение.
— Мне очень карашо говорить к прекрасной английской леди. Мы, кто родился после войны, должны забыть все проблемы, которые существовали между нашими странами, не правда ли?
— Конечно, мы должны! — воскликнула я.
— Наши родители были врагами, но мы, молодой кровь, — граждане мира! — Вернер театрально выбросил руку вперед и сбил монокль с носа пожилого краснолицего джентльмена. — Тысяча извинений, благородный сэр. Надеюсь, очкам не нанесен ущерб? — Пожилой джентльмен
— Что-то по поводу того, что мы стали гражданами мира…
— Ja, ja, нам уже не нужно спорить о границах…
Мне показалось, что, несмотря на миролюбивый тон, Вернер думает о границах постоянно. Я позволила наполнить свой бокал шампанским. Мне стало ясно, что вечер обещает много сюрпризов.
Вернер выпил шампанское одним глотком и вновь уставился на меня. Может, мне показалось, но баронесса смотрела на нас из-под опущенных ресниц, не отводя взгляда.
— Какой сюрприз — две родственные души встретились в прекрасном старинном замке, который спрятался в английской глуши! Давай выпьем за судьбу!
— Вернер! — На этот раз баронесса широко раскрыла глаза. — Принеси, пожалуйста, мою меховую накидку.
— Сейчас, мамочка! — Вернер вскочил с места и послушно куда-то умчался.
Через минуту он появился в гостиной с горностаевым палантином в руках. Баронесса не успела еще раскрыть рта, как Вернер вновь плюхнулся на диван рядом со мной.
— Спасибо, мой мальчик. А теперь найди мадам дю Вивье и скажи, что я надеюсь услышать ее чудную игру на фортепиано…
Вернер удалился с недовольным видом. Баронесса повесила палантин на ручку кресла.
— Нас не представили друг другу, — обратилась она ко мне, не поднимая головы. Ее глаза буравили носки моих туфель. Тонкие голубые вены пульсировали на веках. — Мое имя — баронесса фон Вюнзидел. Вернер — мой сын. Вы надолго прибыли в Дорсет?
— Нет, через несколько дней я возвращаюсь в Лондон.
Баронесса скривила губы. Очевидно, эта гримаса обозначала улыбку.
— Вернер хороший мальчик, но несколько ребячлив для своего возраста. Я чересчур оберегала его в детстве, — баронесса слегка наклонила голову, признавая материнскую ошибку. — Он мой единственный наследник, последний представитель древнего рода, вы понимаете? Его следует ограждать от дурного влияния. Мальчик своенравен, может быть легко вовлечен в неприятную ситуацию… Он вскоре должен обручиться с принцессой Пренцлау. Я думаю, вам следует это знать, мисс Сванн. — На секунду баронесса подняла на меня серо-свинцовые глаза.
Вернер вернулся и доложил о выполнении задания:
— Мадам дю Вивье ответила, что будет счастлива сыграть для тебя. Но, по правде говоря, — Вернер понизил голос, — она играет ужасно. Она бьет по клавишам, словно молотком по дубовой доске.
— Мисс Сванн, вы бледны, — сказала баронесса, игнорируя слова Вернера. — Вам стоит пересесть поближе к огню. Здесь сильный сквозняк. А Вернер сядет рядом со мной.
Я рассвирепела. Меня раздражал командный тон. Но, с другой стороны, я до чертиков устала от общества баронессы.
— A-а, ми-из Сванн! — Женщина в рыжем парике оказалась мадам дю Вивье собственной персоной. Она окликнула меня, когда я проходила мимо. — Уверена, что ви прибиль издалека. Ви так не похожи на местную уроженку! — В глубине души я надеялась, что мадам дю Вивье не станет сокрушаться по поводу моего изможденного вида. — В вас чувствуется стиль. У вас очаровательное платье. — Она понизила голос. — Женщины здесь имеют привычку носить оконные занавески вместо платьев, — мадам дю
Мне понравилась мадам дю Вивье, хотя при ближайшем рассмотрении у нее был довольно устрашающий вид. Пудра лежала на лице толстым слоем. Слишком длинные искусственные ресницы отслаивались, когда она моргала. Запах духов был настолько сильным, что я стала чихать.
— О, ви плохо себя чувствуете! Позвольте порекомендовать пилюли, которые я храню наверху, в своей комнате.
Во время обеда меня усадили между пожилым джентльменом с моноклем, лордом Дирингом, и джентльменом помоложе по имени Монтегю Барст. Соседи немедленно начали разговаривать между собой, буквально поверх моей головы. Мне было все равно. Я ела суп из протертой цветной капусты со сливками. Суп был довольно вкусным. Леди Фриск обратилась к Монтегю Барсту. Лишившись собеседника, лорд Диринг снизошел до беседы со мной. Он спросил, не охочусь ли я. После того как я в очередной раз ответила отрицательно, лорд Диринг потерял ко мне всяческий интерес, но правила этикета обязывали его поддерживать разговор.
— Мы неплохо поохотились вчера. Подняли зверя три раза, два раза подстрелили. Моя старушка кобыла перелетала через изгороди, как птица. Мы проскакали через несколько полей, а затем свернули и понеслись вдоль дороги. Лисица пыталась улизнуть, но мы загнали ее в угол. Чертово отродье заставило нас попотеть. Я чуть было не выпал из седла, когда лошадь прыгала через канаву. Эти фермеры не понимают, что к чему, нарыли канав, где в голову взбрело…
Все мои симпатии были на стороне несчастной лисицы. Я перестала прислушиваться к его рассказу и принялась думать об Алексе. Алекс обожал подобные мероприятия. Ему доставляло удовольствие оттачивать свои социальные навыки. Он полагал, что скука является признаком несостоятельности. Чем менее привлекательным казалось предстоящее событие, тем большим мог быть триумф. Алекс не любил деревню. Он терпеть не мог грязь, холод, отсутствие удобств. Он презирал это особое братство охотников и рыбаков, потому что считал убийство беззащитных животных бессмысленной забавой. Как-то Алекс сказал, что если бы зайцев, фазанов и лисиц вооружили и научили стрелять, то только тогда бы он увидел в охоте смысл. Лишь наличие сильного соперника вызывало у него интерес.
Но Алекс получал удовольствие от общения с теми представителями английского высшего общества, которые скептически относились к способностям людей творческих и интеллектуалов показать себя на высоте в традиционных забавах. Аристократам казались подозрительными его незаурядный ум и красноречие. Алекс всегда вел себя как настоящий джентльмен: одевался неброско, избегал хвастовства, был вежлив с сумасшедшими старушками и добродушен с собаками. Тем не менее он не был одним из них. Он был слишком умен, обладал слишком быстрой реакцией и схватывал все на лету. Кроме того, оливковая кожа считалась тревожным намеком на экзотичность происхождения…
Алекс прекрасно все понимал и наслаждался возможностью развеять предрассудки. Обычно первыми сдавались женщины среднего возраста. Алекс не злоупотреблял комплиментами, не рассыпался в похвалах их внешности. Их красоту уже вполне можно было назвать былой. Женщинам льстил сам факт интереса к ним привлекательного умного мужчины. Долгие годы замужества при отсутствии внимания со стороны мужей делали женские сердца особенно восприимчивыми. Алекс как никто другой умел находить нужные слова. Даже самая неприступная крепость не могла устоять перед ним.