Дикий фраер
Шрифт:
Глава 17
Собачнику – собачья смерть
– Иди сюда! – велел Роман вислоусому. – Знакомиться будем. Фамилию, правда, можешь не называть, я и сам угадаю. Бандера, надо полагать? Или Мазепа?
– Мищенко я, – возразил мужчина, продолжая держаться в отдалении.
– Я тебя звал сюда! – сердито напомнил Роман и указал стволом пистолета место, где тому следовало остановиться.
Приплясывая от нетерпения, он дождался выполнения своего требования и от души врезал прямо по пышным запорожским усам, развернув
Удар получился по-девичьи неумелым и явно не столь сильным, чтобы сбить крепкого мужчину с ног, но тот поспешил изобразить падение, явно припомнив всякие детские фантазии про то, что лежачих не бьют.
Роману доставляло удовольствие смотреть на поверженного противника сверху вниз, особенно когда он поддел ногой его ребра и увидел на запрокинутом лице выражение уже неподдельной боли.
– Рассказывай, – велел он, расхаживая вокруг скрючившегося на земле тела. – Что ты делал в посадке, националист поганый? Зачем выслеживал нас, бандеровец?
– Я русский! – это прозвучало очень патриотично.
– Мне плевать, Мищенко, кем ты там себя считаешь… Тебе были заданы вопросы. Отвечай на них, вот и все. Больше от тебя ничего не требуется.
Обращаясь к пленнику, Роман не переставал прохаживаться рядом, зорко наблюдая за ним. Пленник со знанием дела загораживал корпус, голову и усы. Казалось, он весь состоит из локтей и коленей, став недосягаемым для пинков, как еж, свернувшийся клубком.
Такая глухая оборона раздражала Романа настолько, что у него изредка темнело в глазах, и тогда из поля зрения ускользали целые фрагменты окружающего мира. Это сводило его с ума. Или совсем наоборот: он сходил с ума от ярости, и это порождало короткие помрачения сознания. В любом случае виной тому был мужчина с запорожскими усами.
– Что ты делал в посадке? – повторил Роман.
Голос его звучал очень ровно и очень спокойно. Но на всякий случай он держал палец подальше от спускового крючка, чтобы не поставить раньше времени точку на диалоге.
– Я?
– Ну не я же, – сказал Роман с выражением мученического долготерпения на лице. – Конечно, ты. Рассказывай. Только не надо заливать здесь про красоты родной природы. Про то, как ты березками и птичками любовался, заливать не надо.
– Я собаку прогуливал, – глухо донеслось сквозь ладони, прикрывающие лицо. – Тут вы появились. Разборки начались. Испугался я, потому и побежал.
– Это ты правильно сделал, что испугался, – одобрительно сказал Роман. – Но все уже позади. Можешь открыть личико, Гюльчатай.
Как только в поле его зрения возникла ненавистная голова с изрядно подрастрепавшимися усами и шевелюрой, он с размаху футбольнул ее, крякнув от усердия, и заорал, до предела напрягая голосовые связки:
– Где чемоданчик, тварь? Чемоданчик где, морда твоя псевдозапорожская? Куда ты его заныкал?
– Ничего не знаю! – завопил мужчина почти одновременно с Романом, словно вздумал затеять соревнование – кто кого перекричит.
– Может, он правду
Роману пришлось несколько долгих секунд смотреть на вмешавшегося в разговор синеглазого напарника, чтобы вспомнить, как его зовут и что он тут делает. Потом он отвел нервно вскинувшийся ствол пистолета от опознанного лица и, внезапно успокоившись, сказал:
– А, Петруха!.. Просто так правду никто не говорит, Петруха. Истину сперва выстрадать надо, тогда она истина. Тут как в дзен-буддизме: огонь не познать, не обжегшись… Правильно сказано?
– Откуда мне знать!
– Вот именно, Петруха. Откуда тебе знать? Ну и не забивай себе голову понапрасну. Лучше достань из машины бутылку колы, она между сиденьями торчит. Принеси сюда.
– Самому в падлу сходить, что ли? – нахмурился синеглазый.
– Я же собаковода караулю, разве не видишь? – Роман выдавил из себя дружескую улыбку. Когда двухлитровая бутыль возникла перед ним, он продолжил инструктаж: – Колу вылей или выпей, если хочешь… Найди подходящую палку… Насади на нее горлышко… Вот так… Давай сюда… А теперь сними с собаковода ремешок и свяжи ему руки, чтобы морду не закрывал.
– Зачем? – поинтересовался напарник без всякого воодушевления в голосе.
– Сейчас узнаешь, – пообещал Роман. – Ну-ка, связывай гражданина Мищенко! Хорошенько связывай, чтобы не трепыхался!
– Землячки, то есть ребятки! – заволновался запорожец, почувствовавший себя вдруг крайне неуютно. – Кончайте, а?
– Кончим. Тебя.
Роман удовлетворенно улыбнулся своему незатейливому каламбуру.
– Да за что же? Что я вам сделал плохого? Собаку прогуливал, Маркизу!
– Хоть саму английскую королеву! – отрезал Роман. – Мне это без разницы. Другое меня интересует, гражданин Мищенко, совсем другое…
Не обращая внимания на последовавшие причитания, он взял в руку импровизированный факел, приготовленный Петром, и подпалил его зажигалкой. Когда расплавленный пластик начал таять, роняя вниз горючие капли, он неожиданно занес пылающую бутыль над лицом пленника.
– А!!! О!!! У!!!
Усатый отрывисто выкрикивал все гласные, отдавая предпочтение самой первой букве алфавита.
– А-а!!! А-а!!!
– Нет такой буквы! – вопил Роман, упиваясь чудовищными гримасами, которые ежесекундно сменялись перед его расширившимися глазами. – Назови слово!
Если бы подобная практика опроса применялась на «Поле чудес», то ни один из участников игры не покидал бы студию без суперприза.
Сверкающие капли шипели, срываясь вниз по одиночке и дружными огненными струйками. Когда такой дождик хлынул прямо в разинутый рот мученика, он издал совершенно уже нечеловеческий вопль, напоминающий по тембру визг циркулярной пилы, которой пытаются развалить пополам гранитный валун.
Уголком глаза Роман видел, как его напарник отошел в сторонку и сел прямо на землю, зажав уши руками. Презирая его за малодушие, Роман отвел факел от жертвы, коротко усмехнулся и предложил: