Дикий хмель
Шрифт:
Сосны сторонятся нас. Виляет зажатая сугробами дорога. И вдруг, словно корабль, выплывает навстречу дача. Выплывает плавно, почти торжественно. И света в ней ничуть не меньше, чем на корабле.
Машина подкатывает к самому крыльцу. Выходим из машины. Митя прижимает к груди свертки, коробки. У крыльца останавливается. Кладет покупки на ступеньку. И, как мальчишка, подбегает к молодой елке, что растет напротив окна. Яростно трясет елку. Снег
Вику застаю на кухне. Вика, конечно, раздобрела. У ног ее вертится маленькая девочка. Даже не так — маленькая Вика.
— Это мой Светик, — говорит Вика.
Я приседаю, целую девочку в головку. Спрашиваю:
— Сколько же тебе годочков?
— Четыли, — бойко отвечает Светик.
— Скажи тете Наташе «шапка», — просит Вика.
Дочка напрягается, потом решительно выдыхает:
— Ш-шапка!
— А теперь «шар», — говорит Вика.
— Сал, — жалобно произносит Светик.
— Вот так, — сокрушенно разводит руками Вика. — Букву «ша» осилили только на слове «шапка». С буквой «эр» совсем плохи дела.
— Ничего, научимся. Правда, Светик?
Светик кивает! Выражение лица у нее взрослое-взрослое. Она вдруг подается ко мне и быстро говорит:
— Я слышала, как ветел поет свою песню. Он челный-челный летит.
— Не ветел, а ветер... — поправляет Вика.
— Ветел, ветел, — соглашается дочь.
— А почему ты не спишь? — спрашиваю я.
— А сегодня елка, — отвечает Светик и просит: — Расскажи мне сказку.
— Нет, — решительно отвечает Вика. — Тете Наташе нужно вначале раздеться.
— Тете Натасе?
— Да, — говорю я.
И мы втроем идем в прихожую.
Там меня ждет сюрприз... В офицерских погонах. Все верно.
— Здравствуй, Наташка, — протягивает руку Юра Глушков.
Какой он стал! Капитан, летчик...
— Здравствуй, Юра. Надолго в наши края?
— В очередной отпуск...
— Отпуск не то слово, — вмешивается в разговор Митя. — Правильнее сказать, само небо на целых тридцать суток отпустило Юрку к нам на землю. Высота, скорость — вот, милые мои девочки, где романтика. Это вам не зал заседаний суда, не конвейер фабрики...
— Папа, — громко говорит Светик, — ну, что ты гудис, как салик.
— Шарик! — смеется Вика. — Настоящий шарик, пузо-то какое...
Потом стол, шампанское и все, что полагается при встрече Нового года.
Где-то в середине ночи я и Юра, который ухаживал за мной весь этот вечер, вышли на крыльцо.
Было
Луч света касался разлапистых веток, и елка зеленела молодо, как чистая весенняя трава. Но до весны было еще далеко, очень далеко. Стояла первая ночь нового года. И снег лежал белыми сугробами. И воздух искрился морозно, озорно.
— Хорошо как, — произнес Юра, остановившись на крыльце возле самых ступенек.
— Ты похорошел, — почему-то сказала я. Сказала без зависти, без тоски, могла так сказать: «Ты высокий». — Изменился, На улице бы тебя не узнала.
Он засмеялся. Это был не смех пьяного человека, но Юра все-таки немного выпил, и его покинули застенчивость, сдержанность.
— Наташка, признайся, ты чего-нибудь замечала?
— Где? — с шутливым испугом оглянулась я.
— Лучше спросить: когда?
— Спрашиваю: когда?
— В школе.
— За кем?
— За мной.
— Ну что я могла заметить за тобой в школе? — ответила я весело, начиная догадываться, к чему идет разговор.
— Я любил тебя в школе, — со вздохом признался Юра.
— А после школы? — с напряжением улыбнулась я. Все-таки признание в любви всегда волнует, даже если оно запоздалое.
— И после школы... — приглушенно проговорил Юра, словно теряя голос.
— А когда же разлюбил?
— Ты вышла замуж...
— И чувства перегорели...
— Нет, не то, — сказал он и пошел вниз по ступенькам. Снег скрипел. Если бы скрип можно было записывать, как музыку, то следы сошли бы за нотные знаки, а сами ступеньки стали бы строчками. Но кому нужно записывать скрип? Такая мысль может прийти один раз в жизни, когда твой одноклассник ни с того ни с сего вдруг признается в любви, которая, как прошлогодний костер, угасла давным-давно и о которой ты раньше никогда не подозревала.
Спустившись с крыльца, Юра наклонился, слепил снежок и с каким-то отчаянным озорством запустил его в елку, в ту самую, что зеленела под ярким светом, как ранняя трава. Ветки дрогнули, брызнули полевой желтизной крошки снега, исчезли в темноте, словно их не было.
Юра повернулся ко мне спиной. Стоял, широко раздвинув ноги, будто собирался поднять тяжесть.
— Ты вышла замуж, и я понял, надо ставить крест на все мои надежды.
Мне казалось, оттуда, снизу, ему легче говорить со мной. Получалось что-то вроде разговора по телефону.