Дикий Талант
Шрифт:
Как во сне мы прошли нижний этаж, заглянули в столовую, кухню, гостиную, миновали комнаты слуг. Поднялись наверх и оказались в музыкальной комнате, где кроме обычных скрипок и фортепиано, стоял еще и магесин – довольно старый, из светлого дерева, покрытый резьбой и лаком. Я открыл крышку. Увидел два ряда черных клавиш: верхний – тенора, нижний – басы. Нажал на клавишу – бесенок чистым ангельским голосом вывел «ми», завершив ноту аккуратным вокальным узором.
Все-таки раньше умели делать вещи. Не то, что сейчас.
– Сыграешь? –
Я покачал головой. В другой раз.
Мы прошли по коридору – со стен на нас смотрели чьи-то фамильные портреты – пафосные, атлас и золото. Мужчины все как на подбор: с бородками-клинышками, с тонкими узкими носами, в черных кирасах; женщины с ангельскими лицами, в бело-розовых платьях – а в глазах плохо скрытый ужас. Интересные, однако, теперь у Лоты родственники.
Щелкнул замок, открылась дверь. Мы переступили порог комнаты. Здесь был стол, покрытый травяного цвета сукном, и массивный секретер красного дерева, нависающий с правой стороны тяжело, словно гранитный лев.
– Ч-что эт-то? – я огляделся. Н-да. Веселенькое местечко.
– Кабинет моего мужа.
Маленькая пузатая бутылка зеленого стекла. Внутри переливается густая коричневая жидкость, оставляя маслянистые разводы на стенках.
Эликсир матушки Гилберта Кёльдерера. Я покачал головой. Что, Ришье, докатился? Уже знахарскими средствами не брезгуешь? Матушка голубоглазого наемника, наверное, хорошая женщина, но магии в этой бутылке – ноль целых ноль десятых. Разве что в уборную набегаешься.
Или все же – рискнуть?
…Над столом висел еще один портрет. Золоченая рама. Мужчина лет пятидесяти, сильное, породистое лицо с узким вытянутым носом, седеющие кудри – нет, никакого парика. Неизменная кираса черной стали; кисти рук, белые и изящные, сложены на эфесе шпаги.
Жесткий пронзительный взгляд домашнего тирана.
– К-кто это?
– Барон Хантер, – сказала Лота.
Так я и думал. Не староват для тебя, сестрица?
– Отец моего мужа, – продолжала она.
Я поперхнулся.
– Замечательное лицо, не правда ли? Одна из последних работ Гуго Фенриксена…
Пришлось подойти ближе, чтобы скрыть замешательство. Да, портрет замечательный. Особенно меня впечатлило, что художнику удалось передать на холсте мрачный, непреклонный взгляд старого аристократа. Изображенный на картине явно был незаурядным человеком. И вместе с тем от его изображения веяло неким безумием, прячущимся за благородным фасадом.
Всплеск черных корявых ветвей, пронзающих небо.
Я подошел еще ближе…
Та-ак. Это уже становится интересным.
Я оглянулся на Лоту. Нет, она не смотрела. Я снова повернулся к портрету. Хаос побери! Глаза у портрета оказались выколоты. В холсте зияли дырки, нанесенные… кинжалом? шпагой? Очень точные и аккуратные проколы.
– Что там? – поинтересовалась
Я покачал головой. Ничего, все в порядке.
Интересная, однако, у Лоты семейка. Мало ей было Малиганов?
Я снова посмотрел на портрет. Жутковатое ощущение. Эти дыры вместо глаз… Если это сделал нынешний муж Лоты, то его нужно опасаться. Вот только как ей объяснить? В любом случае, я буду рядом, если потребуется помощь.
Правда, будешь, Генри? – спросил я сам себя.
Против барона Хантера, который меняет учителей фехтования как перчатки?
Шпажный выпад. Раз укол и два укол. С жестким стуком острие упирается в стену.
Он достаточно высокого роста, чтобы сделать это ровно и не порвать холст.
И у него чертовски точный и сильный удар…
Я перевел взгляд на свои руки. Дрожат. И глаз дергается. Ты даже говорить нормально не в состоянии, Ришье – не то, что держать шпагу.
Какие у тебя шансы на успех, заика? А?
Что молчишь?
Ничего. Вернувшись после в свою комнату, я упал на кровать и лежал неподвижно, как мертвый. Думал? Нет, не думал. Просто смотрел перед собой и ни черта не видел. Пустота внутри. Долго лежал. Затем встал, ополоснул лицо, открыл сундук и начал приготовления. Времени немного. Так, сначала мел, вычертить на полу простенькую пентаграмму…
Рискнуть?
Да, рискнуть.
Теперь зажечь свечи. Плюнуть, растереть пальцами. Отломить кусочек от плитки жевательного табака. Плеснуть вина. Приношение лоа готово. Наконец, самое главное…
Черные спутанные волосы заплетены в неопрятные косички. Обрамляют личико размером с некрупное яблоко. А уж там – морщина на морщине, словно яблоко хорошенько пропекли.
Позвольте представить: гейворийский колдун. Некогда самый сильный в пяти племенах Рандона и Ульграны.
Высушенная голова в запаянной стеклянной колбе. Я закрепил ее на столе в медном держателе для алхимических опытов.
– П-прив-вет, К-кранч.
Голова нехотя подняла старческие веки; колдун слепо моргнул, раз, другой – потом увидел меня. Скривился. Моя физиономия, как обычно, восторга у него не вызвала. Глаза Кранча мелкие, маслянисто-темные – как высушенный на солнце черный виноград.
– С-слушай… – начал я.
Придется рассказать ему все.
Если не можешь доверять мертвым, то кому можешь?
В последнее время дети в кланах Древней крови рождаются все реже. Самая дрянная ситуация у Треверсов, но и Слотеры недалеко ушли. Однако последние хотя бы не рискуют потерять детей при инициации Таланта. Камень-Сердце! Остальные же ходят по лезвию ножа.
Инициация. Страшное слово.
Однажды за маленьким мальчиком или за маленькой девочкой приходит добрый веселый Древоточец – который в этот момент не веселый и не добрый.