Дикки-Король
Шрифт:
— Прекрасно, — задумчиво согласился Дикки. — Если бы люди могли всем сердцем в это верить… или не верить совсем. В то или другое, понимаешь? Роже в это не верит, почти не верит. Однажды вечером он наговорил мне чудовищных вещей. Чтобы унизить меня. А ты наоборот. Пытаешься поставить меня на ноги; знаешь, я это понимаю, и это очень здорово. Но это то же самое, почти то же самое. В те вещи, о которых ты говоришь, никто по-настоящему не верит, разве нет? Даже сам ты…
— Его
— Когда он спит, ставят ему в изголовье магнитофон.
— Ой!
— Ну да, такое бывает! — подтвердили «близняшки», принесшие из своего кемпинга массу сведений. — Один наш дружок читал об этом в «Оккюльт». Какого-то типа заставили проходить очень трудные испытания по этой системе, ему с магнитофоном даже задавали вопросы. Письменно он на все ответил, а потом, когда стали спрашивать устно, убедились, что ничего не помнит из того, чему его учили.
— Его гипнотизируют!
— Ой, все-таки…
— Вполне возможно, — заметил Дирк с мрачным видом, который он любил на себя напускать. — Толстяк вылечивал наркоманов гипнозом. Мне об этом говорил доктор, его родной брат. Он даже прибавил: «К этим методам я отношусь крайне подозрительно». Вот так!
Воцарилось унылое молчание.
— Неужели он больше не желает нас видеть, потому что его загипнотизировали?
— Узнает ли он нас?
— Надеюсь, они не сделают его сумасшедшим!
— Это не в их интересах…
— Мы видели людей, которые под гипнозом делали все, что угодно. Ученые раскрывали все свои формулы агентам тайных служб.
— Как в кино!
— Кстати, Дикки никаких формул не знает!
— Да, но у него наверняка есть деньги. Ведь он выпустил столько шлягеров! Так вот, они могут загипнотизировать его, чтобы он отправился в банк и отдал все свои деньги в качестве дара, понимаешь, под предлогом, будто он принял их веру, а потом что бы он там ни говорил…
— Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете? — спросил Марсьаль. — Во-первых, если Отец лечил наркоманов гипнозом, что тут плохого, а?
— Отец Поль один наркотик заменяет другим, — высокомерно заявила Эльза. — Мы должны жить без этих стимуляторов страсти.
— Может, мы тут и навоображали невесть чего, — сказала одна из Патриций, — но это потому, что мы больше так жить не можем. Без концертов, без Дикки…
— Хоть бы он вышел на балкон…
— Взглянуть бы на него!
— Бог знает когда мы снова его увидим, — огрызнулся Дирк, который после своей стычки с Франсуа по-прежнему имел зуб против «Детей счастья». — И неизвестно в каком состоянии! Здесь эти типы совсем в роботов превратились. Я все тут облазил. Они делают какие-то совершенно безумные гимнастические упражнения, без конца повторяя одни и те же движения… А когда их хорошенько подготовят, то отправляют работать в
Дирк злится, заметив, что фанаты перестают волноваться:
— Да послушайте же, бог ты мой! Ведь есть кое-какие вещи, которые раскрывают суть этих «Детей счастья». И еще многое, о чем вы не знаете! Взять, например, деньги; здесь находится много кумушек, которые отдали свое состояние — понимаете, все свое состояние — общине. И похоже, это приличная кубышка!
— А трюк с новым имиджем сведется к тому, что Дикки будет петь с ними, с их группой.
— Но разве он не будет петь самостоятельно?
— Эдит Пиаф тоже пела вместе со «Спутниками песни»!
— И это не лучшее, сделанное ею…
В этом жарком споре Дирк пустил в ход все свои козыри.
— Одним словом, их духовность всего лишь лицемерие. Оставаясь наедине, они устраивают собрания, которые называют сеансами, они и пьют, и едят роскошную жратву, курят марихуану…
Однако разоблачение не произвело ожидаемого эффекта.
— И это тебя смущает? — с иронией спросил Марсьаль. — Ты же у нас эмансипированный!
Дирк покраснел от злости.
— Меня это смущает потому, что они корчат из себя маленьких святош!
— Если бы вы знали, что творится в монастырях! — Это Эльза внесла свой вклад в дискуссию. — У меня была подруга, послушница…
Однако нравы, приписываемые «Детям счастья», смущали фанатов гораздо меньше, чем вероятное пленение Дикки.
— Они вправе изредка поразвлечься…
— В конце концов, они ведь не монахи…
— У меня слюнки текут от этих рассказов о роскошной жратве. Если меня пригласят, я не откажусь…
Дирк оказался в нелепом положении преданного идеалиста.
— У тебя сухари остались?
— Да. Дай мне открывалку…
Фанаты еще несколько минут продолжали возмущаться.
— Не вечно же, черт возьми, нам торчать здесь! Когда же состоится большое собрание клуба, которое обещал Алекс?
— А что, если после завтрака мы пошлем делегацию поговорить с Дикки или хотя бы с Отцом?
— Пойду сварю кофе, — объявила мадам Розье.
— Не хочет ли кто-нибудь горячего рагу с бобами?
Скопище фанатов расходилось, обмениваясь продуктами; жизнь в сосновой роще, сколь бы неприхотлива она ни была, налаживалась. Кое-кто из девушек даже развешивал белье… Дирк дулся. Он совершенно чистосердечно надеялся встать во главе фанатов, отвоевать, торжественно вернуть Дикки в среду по-настоящему преданных ему людей… Лионель что-то наигрывал на гитаре.
— Да перестань! В жизни не слышал, чтоб играли так плохо!
Неся маленькую кастрюльку, к ним подошла мадам Розье.
— Не понимаю, — удивилась она. — Воды нет. Ни капли.