Дикобраз
Шрифт:
Горбачев явно заинтересовался.
– Что вы имеете в виду? – спросил он.
– Я предлагаю полное политическое объединение наших государств.
Вот этого Горбачев не ждал. Этого в протоколах не предусматривалось.
Он приехал объяснить Верному Продолжателю, как ему следует управляться со своей страной, и уже заранее ожидал, что ему придется иметь дело с замшелым идиотом старой выучки, одним из тех, кто не понимает направления изменений. Но у него, у Петканова, оказались собственные планы, и это не очень-то понравилось русскому гостю.
– Объясните
Он объяснил. Он говорил о неизменной приверженности его страны к социализму, интернационализму и миру. Он сослался на вековую борьбу своего народа, на его давние стремления. Он откровенно говорил и о сложностях, которые непременно возникнут и могут сослужить плохую службу строительству социализма, если партия и государство их вовремя не распознают и не предпримут совместных целенаправленных действий. Весьма кстати, хотя и мимоходом, он вспомнил о своем юношеском прозрении на горе Рыкоша. И закончил воодушевленной речью о будущем, об их совместных успехах в преодолении трудностей.
– Насколько я понял, – выслушав все, сказал Горбачев, – вы предлагаете, чтобы ваша страна вошла в СССР как шестнадцатая республика.
– Именно так.
После прискорбного инцидента у здания суда защите предложили на один день прервать заседания. Государственные адвокаты Миланова и Златарова, с которыми бывший президент начал по мелочам консультироваться, согласились, но воспротивился Петканов. А на следующий день, когда Генеральный прокурор вновь принялся за разговоры о его общеизвестной алчности, он был сама кротость, само простодушие.
– Я человек обыкновенный, – говорил Петканов. – Мне мало нужно. Когда я находился у власти, я ничего не просил для себя лично.
( – Дурак многого просит, еще больший дурак тот, кто ему дает.)
– Вкусы у меня самые простые. Мне много не надо.
( – А чего ж тебе еще надо, когда ты всю страну заграбастал?
– И не только страну. Нас тоже. Нас.)
– Денег в Швейцарии я не прячу…
( – Значит, еще где-то прячешь.)
– Когда на моем участке нашли фракийское золото, я добровольно передал его Национальному археологическому музею.
( – Ему серебро больше нравится.)
– Я не как американские президенты, которые твердят своим избирателям, что они простые парни, а уходят со своих постов богачами.
( – За наш счет, за наш счет.)
– Я был отмечен многими международными наградами, но всегда принимал их от имени Партии и Государства. Я не раз передавал средства на нужды сиротских приютов. Когда издательство имени Ленина настояло, чтобы я получал гонорары за свои книги, я всегда передавал половину этой суммы в детские дома, чтобы тем самым побудить и других авторов поступать так же. Об этом не всегда сообщалось в печати.
( – Это мы воспитанники сиротских приютов!)
– Моя покойная жена никогда не одевалась по парижской моде…
( – А надо бы! Мешок жира!
– Раиса!
– По той же причине мои собственные костюмы всегда шили из тканей, вырабатываемых на фабрике неподалеку от моей родной деревни.
Солинский почувствовал, что с него хватит. В начале утреннего заседания он готов был ко всему относиться спокойно. Но терпение его все убывало, и сейчас, в конце дня его просто тошнило.
– Мы здесь не обсуждаем ваши костюмы. – Солинский говорил властно, с нотками сарказма. – Мы здесь не для того, чтобы выслушивать, что вы считаете себя эталоном добродетели. Вы обвиняетесь в коррупции. И мы расследуем здесь способы, которыми вы систематически обескровливали нашу страну.
Председатель суда тоже устал.
– Пожалуйста, поконкретнее, – предупредил он Солинского. – Без отвлеченных обличений. Этим пусть на митингах занимаются.
– Слушаюсь, господин Председатель.
– А что такое коррупция? – Раздраженная вспышка Солинского словно подтолкнула Петканова вступить в дискуссию мягко и вкрадчиво. – И почему бы нам не поговорить о костюмах?
Он стоял, упираясь руками в барьер, коренастый человек, почти без шеи, нос словно принюхивается к атмосфере зала. В этот день, казалось, он один излучает в этом зале энергию, он один-единственный приводит в движение процесс.
– Каждый из нас по-своему понимает коррупцию, не так ли? Вы позволите мне привести пример?
Он помолчал, отлично сознавая, что теперь внимание ему обеспечено: на этот раз он не собирался отрицать факты или ссылаться на плохую память – на этот раз он что-то сообщит.
– Пример относится к господину Генеральному прокурору. Я отлично помню те времена, когда мы послали вас в Италию. Середина семидесятых, не так ли? Тогда вы были или, по крайней мере, объявляли себя преданным членом Партии, честным коммунистом, истинным социалистом. Мы направили вас в Турин, если помните, в составе профсоюзной делегации. Мы снабдили вас также определенной суммой в твердой валюте, а эта привилегия оплачивалась трудом ваших соотечественников. Но мы вручили вам эту сумму.
Солинский взглянул на судей. Он не понимал или, по крайней мере, надеялся, что не понимает происходящего. Почему не вмешивается Председатель? Подсудимый обвиняет прокурора, ведь так? Но все трое судей неподвижно сидят в своих креслах и с явным интересом внимают Петканову.
– Суду, может быть, интересно, – продолжал Петканов, – как же обошелся этот настоящий коммунист с доверенной ему суммой в твердой валюте, заработанной в поте лица своего рабочими и крестьянами его родной страны. Он, возможно, купил книги наших итальянских коллег-коммунистов, безусловно достойные изучения книги? Или пожертвовал часть денег местным сиротским учреждениям? А быть может, он экономил как мог эти деньги, чтобы привезти домой валюту и вернуть ее Партии? Нет, ни то, ни другое, ни третье. Часть денег он истратил на покупку красивого итальянского костюма, дабы, вернувшись, выглядеть элегантней своих товарищей. Часть истратил на виски. А то, что осталось… – Петканов снова выдержал паузу, ловкий комедиант, давно знающий, как работают его трюки. – А на то, что осталось, он пригласил одну из тамошних дам в дорогой ресторан. И я хочу задать вам простой вопрос: это коррупция?