Дикое поле
Шрифт:
— Не ходила бы ты сегодня, боярыня, — мотнула головой кухарка. — Давай, одна я сбегаю?
— А я тут от жары умирать останусь? Хитрая какая!
— Не хитрю я, боярыня. Сон уж больно страшный.
Юля ненадолго задумалась, а потом улыбнулась и покачала головой:
— Нет, Мелитиния. Коли сюда чудище морское забредет, страшно станет везде — и на реке, и в усадьбе. А коли не придет — я тут в духоте и без него помру. Поднимайся, пошли.
Кухарка послушно отправилась за корзинкой для рыбы. Юля, дожидаясь ее, отошла к окну, выглянула во двор, на котором мужики наполняли навес свежим сеном, а муж, стоя
Варлам, почувствовав взгляд, оглянулся, помахал рукой. Юля махнула в ответ и внезапно ощутила в глубине души мерзопакостный холодок. «Чудище морское тянет руки и хватает, хватает…». Интересно, Мелитиния хоть раз в жизни видела осьминога? Хотя бы на картинке? Да она даже слов таких не знает! Ни про головоногих, ни про щупальца с присосками. А вот у нее сразу разыгралось воображение.
А вдруг в шестнадцатом веке спруты водились в реках. Боярыня передернула плечами, а потом сходила в спальню и сняла со стены лук и колчан. Пусть будет.
Яркий свет на улице ударил по глазам, и Юля даже прикрылась от него рукой:
— Варла-ам! Мы до верши сходим, за рыбой. Ненадолго.
Муж от погреба кивнул, и две молодые женщины вышли через распахнутые ворота, над которыми бдительно маячил клочкобородый Павленок с совней в руке.
На заросшем густой, зеленой и высокой травой лугу, раскинувшемся по сторонам от уже накатанной к усадьбе дороги, громко и старательно стрекотали кузнечики, от цветка к цветку с деловитым жужжанием перелетали пчелы и шмели, проносились над головами, треща, как старый вентилятор, стрекозы, а чуть выше — ласточки и стрижи. Пахло не столько травой, сколько медом — народившимся на цветках для подманивания летающей мелюзги. Тягучий, пряный аромат…
И Юля подумала, что подле усадьбы не мешало бы обзавестись и пасекой.
Как всегда, они добрели до верши, убедились сверху, что в садке плещется вполне приличный улов, под прикрытием кустов двинулись к купальне.
Когда Юля увидела это место в первый раз, она подумала, что тут высыпали свой груз пара карьерных самосвалов, увиливая от какой-то из положенных «ходок». На самом берегу лежал огромный песчаный холм, поросший поверху травой, край которого осыпался до самой воды. Холм загораживал купальщиц от тянущегося вдоль реки луга и возможных нескромных взглядов и являл из себя довольно обширный пляж. Во всяком случае, барыне и двум-трем сопровождающим ее девкам места хватало вполне.
Впрочем, по давней советской привычке, Юля здесь, раздевшись, не оставила одежду и лук на виду, а запрятала их в высокую осоку у самого берега. Потом призывно помахала Мелитинии, разбежалась нырнула в парную воду, стелясь по самому дну. Когда в легких сперло, рванулась вверх и вынырнула на ее мой середине реки.
— Барыня!!! — испуганно металась по берегу кухарка. — Барыня, ты где?
Юля рассмеялась, помахала рукой и легла на спину, редкими гребками борясь с течением. Никто из здешних баб плавать почему-то не умел, и ей нравилось дразнить этих молодух, то ныряя на полминуты в самую глубину, то переплывая на тот берег, то держась на глубине, в паре шагов от всех — но чтобы достать не могли.
Немного остыв, она выбралась на берег, развалилась на горячем мелкозернистом песке.
— Хорошо! Лучше, чем на Черном море… — Тут она сообразила, что
Мелитиния искупалась попроще: вошла в воду, несколько раз присела. Немного постояла, снова присела, а потом улеглась рядом с хозяйкой:
— Ужин еще не готов, — вспомнила она. — А обед — только разогреть.
— Забудь. Хоть ненадолго. Хорошо-то как у нас здесь!
— Ребеночка не растрясешь, боярыня?
— Ребеночка? — Юля погладила живот, который еще только-только начал понемногу округляться. — Ерунда, Мелитиния. Ему только на пользу!
Она поднялась, разбежалась и снова ухнулась в воду, смывая песок. Проплыла немного под водой, вынырнула, остановилась на глубине примерно по грудь.
— Ну, чего расселась? Иди сюда!
Пригревшейся на солнце кухарке ужас как не хотелось обратно в воду, казавшуюся теперь ледяной, — но нужно было смыть налипший на тело песок. Шаг за шагом прокрадывалась она, пока не вошла примерно по пояс, потом резко присела и вскочила:
— Ленишься, ленишься! — неожиданно брызнула на нее водой Юля.
Кухарка завизжала от неожиданности, и принялась брызгаться в ответ, отворачиваясь и громко хохоча — Юля, со смехом, усилила напор, как вдруг… ей померещилось, что она слышит еще один, посторонний смех. Она повернула голову к берегу и вскрикнула неожиданности: там, на вершине взгорка, стояли, хохоча вместе с ними, трое татар.
Еще бы! Наткнуться не просто на молодых да ладных пленниц — но еще и раздевать не надо, бери и пользуйся. Теперь уж понятно, что они с ними сделают прежде чем разрешат одеться.
Один из татар спустился к воде, спрыгнул на песок, вынул из торбы веревку и позвал девок:
— Сюда идите.
Юля взглянула на замершую в ужасе Мелитиник вздохнула и, понуро повесив голову, побрела к берег Остановившись на глубине немногим выше колен, покорно протянула вперед сложенные вместе руки. Татарин, облизнувшись на обнаженное, усыпанное искрящимися на солнце жемчужными каплями женское тело, шагнул навстречу, накинул на руки веревку.
В этот момент пленница качнулась вперед, упершись ему в грудь руками. Он напрягся, подался к ней навстречу — но Юля, крепко вцепившись руками ворот халата, уже падала на спину, увлекая потерявшего равновесие степняка за собой и выставляя вперед полусогнутую ногу. Воин, выпучив глаза, пролетел над женщиной, а она, завершая кувырок, уселась ему грудь, придавив коленями руки к чистому песчаному дну и для верности придержав его кисти руками.
Здесь было мелко — по колено. И татарину не доставало до свежего воздуха всего каких-то десяти сантиметров, сквозь прозрачную прослойку которых проскакивали вырывающиеся изо рта и носа пузыри. Он мотал головой, пытался встать на мостик, бил воду ногами — но сделать ничего не мог.
Его товарищи заподозрили неладное и стали спускаться со склона. Им, видимо и в голову не пришло, что щуплая, хоть и высокая женщина способна хоть как-то навредить их плечистому, коренастому товарищу — тем более, что топтавшийся у среза воды конь заслонял половину обзора. Скорее, они решили — хитрый сородич уже уложил свежую полонянку на песок и развлекается вовсю.