Диктатор
Шрифт:
Дени, с изменившимся лицом. Вот как?
Моттле. Правда, некоторые предатели пробовали заявлять в говорилках, будто вы приняли власть просто из честолюбия, что вы способны на все, что угодно, кроме революции. Находились и такие, что шли и того дальше, рассказывали бабушкины сказки: «Измена!.. Король ему отсыпал миллион золотом» или: «Он безумно влюблен в королеву. Он валяется у ее ног и целует подол ее платья». Все только плечами пожимали. И что любопытно, так это, что товарищи оттенка
Дени, очень озабоченный. Вот как? В каких же выражениях?
Моттле. Они говорили, что вы действуете в согласии с центральным комитетом и с его одобрения; что так будет и впредь; что вначале ваше положение обяжет вас, быть может, публично осудить некоторые шаги комитета, но что на деле вы их поддержите.
Дени, как выше. Так, так.
Моттле, оживляясь. Впрочем, масса понимает и без объяснений. Один старый установщик Международного Общества сказал мне: «Ему удалось проникнуть к неприятелю, и теперь он нам откроет ворота».
Дени, как выше. Да, если несколько упростить вопрос.
Моттле, с воодушевлением. Вы у власти! Нельзя себе и представить, что это для них значит. Словно среди зимы вдруг наступил июнь. Многие, вероятно, начинали подумывать: «Что ж! Увидят наши дети!» И вдруг, пережить такое! В былое время люди танцевали бы, понавесили бы гирлянд на деревья и водили бы хороводы в предместьях. Теперь народ более замкнутый. Не показывают виду. Но будьте уверены, что у них кружится голова.
Дени. Настолько, что они способны натворить глупостей?
Моттле. Как так, глупостей?
Дени. Да так; например, выступить самостоятельно?
Моттле, подумав секунду. Во-первых, это так скоро не делается.
Дени кусает губу, смотрит на Моттле, видимо, подыскивает фразу. Стучат. Дени не обращает внимания. Вахтер, нерешительно войдя, подходит ближе по знаку к Дени и что-то тихо говорит ему.
Дени, вахтеру. Нет, нет. Попросите ее сюда.
Вахтер идет за Мадленой и вводит ее.
Те же, Мадлена.
Когда вахтер удаляется, Дени подходит к Маллене, молча целует ее, потом немного отступает.
Мадлена, подавая руку Моттле. Здравствуйте, Моттле.
Дени, Мадлене. Какие ты приносишь дурные вести?
Мадлена.
Она смотрит на Моттле, который тоже, по-видимому, недоумевает.
Дени, мрачно, избегая их взгляда. Ты была у Кастро?
Мадлена, с тем же беспокойным вопросом в голосе. Да… как ты меня просил…
Дени. У них было много народу?
Мадлена. Как обычно: человек пятьдесят.
Дени. Кто?
Мадлена. Ты же знаешь: наш революционный свет, несколько литераторов, довольно много иностранцев.
Дени. О чем говорили?
Мадлена. При мне мало о чем.
Дени. А за спиной у тебя?..
Мадлена. Едва ли многим больше. Царил как бы соответствующий случаю тон; вроде как на больших свадьбах; официальное удовольствие, расточаемое щедро; и маленькие гримасы втихомолку.
Дени, все так же озабоченно. Так. Видела ты Жанну Фереоль?
Мадлена. Она только промелькнула.
Дени. Как она себя держала?
Мадлена. Очень мило, очень оживленно, улыбочки и «моя дорогая» направо и налево, и при этом такой вил, который означал: «Что? Разве мы не говорили?» (Меняя тон). Но, может быть, по-твоему, это дурные вести?
Дени, к Моттле. А ты не видел Фереоля?
Моттле. Нет. Я видел людей, которые его встречали.
Дени. Которые его встречали в разных местах?
Моттле. Возможно, не помню.
Дени, Мадлене. У Кастро о нем говорили?
Мадлена. Спрашивали у Жанны, как он поживает.
Дени. Только и всего? Не интересовались узнать, что он думает о событиях?
Мадлена. По правде сказать, никто ничего не интересовался узнать, наоборот. У каждого был такой вид, точно он осведомленнее всех других, более посвящен в «тайну богов» и ищет глазами желанного репортера, чтобы тот засыпал его вопросами.
Дени, с горечью, как бы про себя. Все это замечательно мило.
Мадлена, живо. Но только я удивляюсь, как такой человек, как ты, и на твоем месте, может придавать какое бы то ни было значение этим Кастро и компании. И это в ту минуту, когда народ охвачен таким порывом к тебе, таким искренним энтузиазмом, какого ты, вероятно, еще никогда не знал! Ведь правда, Моттле?
Моттле. Я как раз это самое говорил.