Диктатор
Шрифт:
Женская антивоенная конференция проголосовала за мир с Латанией и досрочные перевыборы президента, назначили и день референдума — первый выходной первого зимнего месяца.
События были столь важные, что я попросил от Павла Прищепы подробного доклада на Ядре. Впервые я видел его смущённым. Он признался, что слишком уж необычны известия от информаторов. Он всё же был отличным разведчиком, но политиком иного ранга — выуживать секреты мог, но если один секрет противоречил другому и надо было выбирать между ними, он не всегда угадывал тёмную ещё возможность,
Вот что доложил нам Прищепа.
Окружение Аментолы проигнорировало женскую конференцию. Аментола собрал своих министров, но речь шла только о погоде в океане и о подготовке весеннего наступления. Военная обстановка оценивается как благоприятная. Отпадение Корины и уход Клура в стан врагов занесены в список неудач, но не решающих. Мы плохо воевали раньше, а сейчас мы воюем лучше, ресурсы же наши несравнимы с латанскими — так Аментола смотрит в будущее.
Гамов удивился:
— Неужто и слова не сказали о женской конференции?
— Ни одного! На заседании правительства, я имею в виду. А на запрос журналистов уполномоченный по печати ответил, что женское движение — одно из многочисленных общественных движений, правительство их не контролирует и не опекает. На вопрос, не устроит ли жена ему скандал, если он не выступит против президента, он засмеялся: доныне у него с женой были мир и согласие, он не вмешивался в её хозяйственные дела, она — в политику. Он надеется, что и дальше будет так.
Я уточнил:
— Значит, правительство не будет запрещать референдума?
— Ни запрещать, ни поддерживать. И поскольку референдум становится частным делом одной из общественных организаций, результаты его правительство проигнорирует, как игнорирует само женское движение.
Гамов сказал:
— Неумная политика. Аментоле нужно найти соглашение с Нормой Фриз, если он хочет твёрдо сидеть во дворце. Он ещё раскается в своём высокомерии.
Я не удержался от иронии:
— Хотите поделиться с Аментолой соображениями, как ему усидеть на посту и продолжать спокойно готовить победу над нами?
Гамов засмеялся. Доклад Прищепы порадовал его той неопределённостью, что смущала самого Прищепу. Президент завяз в тенётах исторической обыденности, он мыслит классическими штампами, он неизбежно разочаруется, и это пойдёт нам на пользу — вот такую концепцию рисовал нам Гамов.
А события развивались так.
Референдум вышел не столь удачным, как надеялись его вдохновители. Голосовать против Аментолы пришло меньше половины женщин, мужчин было совсем мало. У пунктов голосования мужчин собралось изрядно, но они относились к женской акции как к весёлому спектаклю — сходились кучками, хохотали, поздравляли своих жён и подруг с приобщением к политике, но бюллетени в руки не брали. Все были настроены беззлобно, особенно свирепых женщин-ораторов награждали аплодисментами, но, в общем, не поддерживали. Референдум, по существу, шёл не о президенте, а о том, быть миру или продолжать войну, а измена женщин их недавнему кумиру воспринималась с улыбкой. Так же и правительство восприняло
Всё разительно переменилось уже на другой день.
Норма Фриз объявила, что результаты референдума она сама во главе женской делегации вручит правительству. Ни один мужчина не удостоился делегирования — только женщинам разрешалось посетить приём во дворце. Но уже за час до появления делегации у дворца собралось множество весёлых мужчин, некоторые несли в руках роскошные букеты — вручать своим подругам после того, как они покинут дворец. Шёл первый месяц зимы, время не для цветов, но все оранжереи и сады опустошили — цветов в руках у мужчин было больше, чем в любой весенний праздник. Часы шли к трагедии, а всем участникам церемонии ещё мнилось, что совершается веселье.
Радон Торкин в женской делегации не было. Её сочли слишком воинственной, а приход во дворец мыслился операцией мирной — он должен знаменовать единство всех кортезов. И Норма Фриз, возглавлявшая делегацию, обычно скромно одетая, выступала в роскошном цветастом платье, она украсила себя и гарнитуром тёмных камней. Женщин было всего двадцать, и все, разодетые, как на бал, по одной выходили из водохода, подошедшего ко дворцу, и поднятием рук отвечали на приветствия, смех, весёлые пожелания успеха от мужчин, двумя плотными шпалерами выстроившихся на подходе.
Норма Фриз с декларацией в руке подошла к воротам. Двери раскрылись, наружу вышли два офицера. В глубине двора виднелись ряды вооружённых солдат. Обстановка показывала, что обитатели дворца, в отличие от гогочущих мужчин на улице, отнюдь не расположены считать приход женщин развлекательной сценой. Норма Фриз потребовала президента, чтобы вручить ему заявление о всенародном недоверии. Один офицер взял в руки микрофон, голос его разнёсся по рядам собравшихся.
— Президента не интересуют ваши декларации. Он занят более важными делами.
— Тогда пусть явится его полномочный представитель — взять у нас декларацию недоверия президенту! — настаивала Норма Фриз.
Ответ офицера был категоричен:
— Никто к вам не явится. Никто вашей декларации не возьмёт.
— И вы не возьмёте?
— И я не возьму. Моё дело держать оружие, а не писульки.
Норма Фриз обернулась к своим делегаткам. В толпе оживлённых мужчин вдруг установилось молчание. Мужские шпалеры стали сдвигаться поближе к женщинам. Норма Фриз с обидой воскликнула:
— Вот как относятся к женщинам военные слуги президента. Даже говорить с нами не хотят!
Одна из делегаток, высокая красивая девушка с длинными кудрями, эффектно уложенными на плечи, выдвинулась вперёд.
— Мы пройдём силой. Пустите! — крикнула она офицеру.
— Запрещаю! — сказал офицер. — Ни одна не пройдёт во дворец. А будете прорываться, применю силу.
Вот в этот момент в молчаливой толпе мужчин пронёсся первый, ещё глухой гул. Шпалеры сдвинулись тесней. Солдаты во дворе стали продвигаться к воротам. Высокая девушка гневно крикнула: