Дилетант галактических войн
Шрифт:
— Не вопрос, командир. Как считаешь, одной руки хватит?
— Думаю, да. Только смотри, чтоб он у тебя не сдох.
— Обижаешь, начальник. Эта гнида у меня так легко не отделается.
Ковалёв согласно кивнул и, не оглядываясь, пошёл прочь, ему и в самом деле не хотелось смотреть на то, что здесь будет происходить. Просыпаться по ночам с криком — оно надо? И так жизнь тяжёлая, а тут ещё и самому кошмары провоцировать… Пусть этим профи занимается, он за это жалованье получает. Одно из самых больших по эскадре, кстати, больше только у командиров
Уже открывая дверь, Ковалёв услышал за спиной:
— Тэк-с, вот эта инъекция, чтобы ты от болевого шока не сдох. А вот эта — чтобы умом не тронулся. Вот это — чтобы не истек кровью. Вот это…
От спокойного, деловитого и даже довольного тона Ланцета Ковалёва затошнило. Он видел однажды то, чем собирался сейчас заниматься корабельный палач. Правда, видел на экране, в обучающем фильме, и то чуть наизнанку не вывернуло. Это вам не банальное сдирание, то с живого человека мясо срезается тонкими, как на отбивную, ломтиками. Остаются голые, хорошо очищенные кости. И всё это время тот, кого вот так потрошат, остаётся в полном сознании. Страшная казнь за самые жуткие преступления, в империи за последние сто лет её применяли всего дважды, и делали это роботы. Сейчас же Ланцет собирался заняться этим лично… Всё-таки он псих!
Ковалёв вышел из комнаты и поспешно закрыл за собой дверь.
Глава 9
Офицеры расстарались — во дворе было довольно многолюдно. Но они не только выгнали из дома всех, кого смогли найти живыми и способными передвигаться (неспособных дострелили), но и рассортировали их на группы. В одну группу — мужчин и подростков, в другую — женщин и совсем маленьких детей. Ковалёв лишь пожал плечами — приказа он не отдавал, да и потребуется ли ему эта сортировка, пока что было неясно.
Перед толпой неторопливо прохаживался Олаф — высокий, могучий, в чёрной броне. Шлем снял, бородка нагло топорщится. Прямо древний викинг, только одежда другая. Или истинный ариец, похожий на их легендарных подводников, хоть на немецкий плакат времён войны его определяй. Хотя, надо признать, немцы знали толк в пропаганде, так что как к ним ни относись, а поучиться у них есть чему…
Здесь же, во дворе, валялись пакеты с наркотой, которые Олаф с Синицыным нашли в доме. На взгляд, килограммов двести. И что со всем этим теперь делать прикажете? Заставить цыган сожрать это? А что, это мысль, как-то отстранённо подумал адмирал.
Пока Ковалёв предавался размышлениям, пытаясь подавить дурноту от мыслей о том, что происходит в подвале (забыть о происходящем не давали дикие крики, доносившиеся наружу сквозь неплотно закрытые двери, внушающие уважение к голосовым связкам цыгана и заставляющие пленных ёжиться от страха), появился Синицын. Штурман, насвистывая себе под нос бодрую песенку, гнал перед собой ещё нескольких человек, в основном женщин. Ковалёв хмуро подумал, что придётся и ему, похоже, научиться музыкально свистеть — это явно заглушало посторонние звуки намного эффективнее самовнушения.
—
Ковалёв повернулся и имел неудовольствие лицезреть среди вновь прибывших двух типов явно славянской наружности. Оба немолодые, на вид около шестидесяти, но лица… Странные лица, это, пожалуй, наиболее точное определение. Ничего вроде особенного, но от выражения лиц соотечественников Ковалёва оно отличалось, неуловимо, но явственно. И в то же время оно было странно знакомым. Ковалёв попытался вспомнить лица иностранцев, работающих в его команде, — Джима, Фрица, прочих… Нет, всё не то. У тех поначалу, пока они не вписались в тесный корабельный мирок, морды были уверенные, даже чуть нагловатые, но не более того, а потом и вовсе пообтесались, стали вроде как своими. А здесь было нечто другое…
— Кто такие?
— А хрен знает. Лопочут вроде по-нашему, только вон у того, с придурочной улыбкой, акцент какой-то.
— Импортный, стервец?
— Не, но похоже.
Придурочный поднял голову, скривился чуть презрительно и в то же время покровительственно, и тут в голове Ковалёва словно повернулись шестеренки…
— Иеговист? — Ковалёв брезгливо ткнул в него пальцем. — Али белый братишка?
— Не смейте оскорблять святого отца!.. — взвизгнул второй и тут же заткнулся, задохнувшись от несильного, но точно рассчитанного удара в живот.
Ковалёв задумчиво посмотрел на него, потом перевёл взгляд на Синицына:
— Ты бы поаккуратнее, убьёшь ведь.
— Да и хрен с ним. Всё равно их в распыл, а я с детства эту мразь не люблю.
— Зачем? Они нам ничего не сделали. Да и этих, — Василий небрежно кивнул в сторону пленных цыган, — я кончать буду не всех.
— Ты кого кончать собрался, совок?
Вот этого никто не ожидал. Как правило, вменяемый человек в ситуации, когда на него смотрят стволы, старается вести себя тише воды и ниже травы. А тут на тебе. Похоже, падре потерял связь с реальностью… Или никогда её не имел.
— Как зовут? — Ковалёв посмотрел на «святого» отца с неподдельным интересом.
— Чижик…
— Как?
— Чижик. Это фамилия такая, чернопузик. Понял? А теперь отпустите нас и извинитесь.
— С какой стати?
— Я — американский гражданин, вы обязаны…
— Понятно. Из иммигрантов, значит. И с чего ты решил, что тебе кто-то что-то обязан? Что ты вообще здесь делаешь, урод?
— Я несу слово Божье…
— Да я ложил, что ты там несёшь, курица.
— Вообще-то чижик — это мелкая птичка отряда воробьиных. Или, может быть, я ошибаюсь, — влез в разговор Синицын.
— Да плевать. — Ковалёв, нервы которого сегодня и так были на пределе, разозлился, и его несло. — Плевать, к какому он отряду относится. Ты что ЗДЕСЬ делаешь, скотина?
— Я здесь занимаюсь своим делом. И ты, чернозадый, ошибаешься, если думаешь, что…
— А ты меня не поправляй, я тебе не стринги. — Ковалёв презрительно ухмыльнулся. — Ещё раз тявкнешь, по морде дам, каз-зёл!