Димитрий Самозванец
Шрифт:
– Помилуйте, государь, что вы сделали, следуя советам Рангони! – сказал Тарновский королю. – Мы сами нуждаемся в деньгах, а вы даете по 40 тысяч злотых в год царевичу?
– Молчи! – отвечал король тихо с улыбкою. – Мы сегодня целую ночь работали с Вольским и уже чуть-чуть не открыли тайны делать золото. Надеемся на будущий опыт, и тогда куплю не только Польшу и Швецию, но всю Европу! Молчи и радуйся! – будет и тебе хорошо! Мы с Вольским непременно постигнем эту тайну!
Стража, стоявшая в сенях, оказала Лжедимитрию воинскую почесть, и он возвратился
– Сигизмунд, опасаясь сопротивления на Сейме и будучи сам занят войною со Швециею, не может объявить войны России и вспомоществовать царевичу войском, – сказал нунций, – но он позволяет всем панам вооружиться на свой счет и идти в Россию под хоругвию царевича.
– Дело решено, – возразил Мнишех. – Завтра же отправляюсь в Львов, пишу письма ко всем друзьям моим и, приехав туда, тотчас приступим к делу!
– Только не медлить, – сказал Лжедимитрий, – и завтра же в путь!
– И мы идем с вами, – сказал князь Константин Вишневецкий. – Если начинать, так начинать! Один день потери важен, когда дело идет о царстве!
– Княжеская кровь! – сказал Лжедимитрий, приятно посмотрев на Вишневецкого.
Нунций обнял царевича и, поцеловав его, сказал:
– Не забудьте главного: объявите себя католиком и сделайте воззвание к россиянам.
Лжедимитрий прервал слова его:
– Умерьте ваше усердие! Этим мы испортим все дело. Разве вы не знаете закоренелой ненависти россиян к римской церкви. Они отступятся от меня и не признают своим государем католика. Прежде надобно иметь силу, а после действовать. Предоставьте это мне. Я вам обещал и исполню, но теперь надобно думать об одном – об овладении престолом; и к этому поможет мне более всех русское духовенство, преданное царскому поколению.
По долгом совещании положено было скрывать до времени намерение ввести в России католическую веру и обращение к оной Лжедимитрия.
– Где останется ваше семейство? – спросил Лжедимитрий у Мнишеха.
– Я еду с целым моим домом, – отвечал воевода. – Где надобны убеждения, там не худо иметь красавиц с собой, – примолвил он с усмешкою. – Польки наши умеют глазками своими возбуждать к великим подвигам, а при моей дочери – целый собор красавиц! – Собеседники расстались, и Лжедимитрий дал приказание изготовиться к пути.
Когда все разъехались, Лжедимитрий пошел в свою комнату и нашел на своем столике письмо. Он сорвал печать и прочитал следующее: «За час до полуночи ступай в сад воеводы Мнишеха. Ты найдешь ключ под камнем возле калитки с восточной стороны ограды. Темною аллеей подойди потихоньку к угловому павильону, примыкающему к комнатам панны Марины; остановись возле трех лип, осеняющих окно с левой стороны, и слушай внимательно. Там услышишь ты и увидишь такие вещи, которые просветят тебя на твоем поприще и откроют сердца людей, которым ты вверяешь судьбу твою».
Лжедимитрий позвал Меховецкого и, показав ему письмо, спросил:
– Что ты
– Опасаюсь подлога или какого-нибудь злого умысла со стороны злодеев, подкупленных Годуновым; однако ж советую испытать счастие. Я пойду с тобою и возьму несколько вооруженных людей, которых оставим у входа.
– Хорошо, пойдем! – отвечал Лжедимитрий. – Чтоб избегнуть опасности, надобно идти ей смело навстречу.
Меховецкий вышел, чтоб выбрать несколько смельчаков из стражи, а Лжедимитрий вооружился, накинул на себя плащ и сошел вниз, где ждал его Меховецкий. Они вышли на улицу, приказав шести гайдукам следовать за собою в некотором отдалении.
Меховецкий остался в темной аллее, а Лжедимитрий подошел к павильону. Сперва было все тихо, после того раздались звуки гитары и унылый напев польской песни. Лжедимитрий узнал голос Марины, своей невесты. Вскоре Дверь в противоположной стене павильона отворилась, и Лжедимитрий услышал шаги мужчины, вошедшего туда из сада. Он стал внимательнее.
– Вы требовали от меня свидания, Осмольский, – сказала Марина. – Я не могла отказать вам. Но к чему это послужит? Я не могу ничего сказать вам, кроме того, что объявила от моего имени Хмелецкая. Обстоятельства переменились: вы должны отказаться от руки моей, забыть любовь. Я невеста царя Московского!
– Забыть любовь, отказаться от руки вашей! – воскликнул Осмольский. – Любовь рождается и живет в сердце, а не в голове; она не подвержена влиянию памяти. Мне забыть любовь! Марина! неужели вы забыли те клятвы, те уверения в любви ко мне, которые составляли мое счастье и ваше? Так смею сказать, повторяя слова ваши. Давно ли вы уверяли меня, что, если родители ваши не согласятся на брак наш, то вы решились обвенчаться со мною тайно, даже бежать в Венгрию? И эта пламенная любовь исчезла, рассеялась при появлении чужеземца, прошлеца?
– Царя Московского! – сказала Марина гордо.
– Итак, честолюбие изгнало любовь из вашего сердца или, по крайней мере, заглушило ее, – сказал Осмольский. – Подумали ли вы, Марина, кому отдаете руку, кому вверяете судьбу свою? Какой это царь? Русское дворянство и духовенство согласно признает его бродягою, беглым чернецом, расстригою. Вы читали грамоты Московского царя и патриарха Иова, где описана бродяжническая жизнь этого прошлеца. Родной дядя его, Смирнов-Отрепьев, объявил лично королю всю истину и клятвенно подтвердил, что мнимый Димитрий есть Григорий Отрепьев. Что будет с вами, если обман откроется?
– Вы повторяете все то, что говорят враги моего жениха. Но какая мне нужда до всех эти слухов? Я не отдам ему руки моей, пока он не воссядет на Московском престоле.
– Итак, престол соблазняет вас! Но только рожденные для престола могут твердо держаться на нем. Ступени его скользки для честолюбцев.
– Я шляхтянка польская и имею такое же право на престол, как все принцессы. Разве Варвара Радзивиллова не была королевою Польскою, женою Сигизмунда Августа? Разве Глинская не была великою княгинею Московскою?