Димитрий Самозванец
Шрифт:
Когда песенники кончили, Лжедимитрий подозвал к себе запевалу и дал ему горсть червонцев, чтобы он разделил их между товарищами.
– Воевода! – сказал Лжедимитрий Басманову, – не хочу медлить и завтра же отправляюсь в Москву. Ты займись новым устройством войска при уменьшении его, а я между тем отправлю гонцов в столицу с моими грамотами. Я хочу провести сегодняшний день в избе, среди развалин знаменитых Кром. Вечером прийди ко мне с верными моими слугами Пушкиным и Плещеевым. – Сказав сие, Лжедимитрий вышел из палатки, сел на коня и отправился в город.
Между тем, пока Лжедимитрий завтракал с боярами и воеводами, русское войско, оставаясь в строю, с любопытством и удивлением смотрело на польскую дружину. Особенно привлекала внимание гусарская хоругвь Лжедимитрия. Каждый воин одет был в блестящий панцирь поверх кольчуги. За спиною развевались два большие крыла из орлиных перьев, прикрепленные к серебряной проволоке. Три меньшие крыла были по бокам и на верху кованого шлема. Ноги и руки воина защищены были серебряными бляхами. Вооружение состояло из одного короткого меча при бедре, другого длинного меча, топора, ружья и пары пистолетов, прикрепленных к седлу, и длинной пики с шелковым значком белого и красного цвета. Короткими мечами рубились с неприятельскими всадниками, а длинный употребляли противу пехоты. Воины поверх лат имели медвежьи шкуры шерстью вверх, с прорехами для крыльев. Над головою коня развевался пук страусовых перьев, а шея и тыл покрыты были стальною кольчугою с шелковыми кистями. У седла была связка шерстяной красной веревки для вязания пленных, кожаная сума для корму, чемодан кожаный, коновальский прибор, большой нож, ложка в футляре и кожаное ведерцо для поения коня. Воины были высокого роста, с бородами, на рослых конях. Всех гусар было около осьмидесяти человек. Они стояли
Из Красного села шла в Москву шумная толпа народу. Почти все вооружены были топорами, рогатинами, кольями. Многие жильцы московские ехали верхом за толпою. Перед народом шли в светлом платье дворяне Гаврила Григорьевич Пушкин и Наум Михайлович Плещеев. Шествие открывал красносельский протопоп Симеон в полном облачении, с крестом, пред ним несли церковные хоругви. Народ кричал из всей силы: «Да здравствует наш царь законный Димитрий Иванович!» Буйная толпа вошла в город. Жильцы поскакали по улицам, восклицая: «Бейте в набат и собирайтесь на Лобное место слушать грамоту царя законного!»
Когда толпа приближалась к Китай-городу, уже раздавались звуки тысячи колоколов и повсеместный клик: "На Лобное место! на Лобное место!" Граждане вооружались, чем кто мог: ножами, топорами, кольями, – и опрометью бежали на Красную площадь и на Лобное место, спрашивая один у другого, что это значит. Между тем Пушкин и Плещеев шли вперед, и следующая за ними толпа беспрестанно увеличивалась. Многие бояре, дворяне и дьяки выехали верхом и следовали из любопытства за толпою, Пушкин по временам поднимал вверх свиток и громко кричал:
– Верные россияне! ступайте на Лобное место внимать грамоте царя нашего законного и милостивца Димитрия Ивановича!
Царь, узнав, что клевреты Лжедимитрия возбуждают к мятежу жителей Красносельской слободы, выслал туда отряд стрельцов, чтоб усмирить и разогнать дерзновенных. Но стрельцы не хотели сражаться и разбежались, увидев сопротивление; некоторые даже пристали к мятежникам.
По первому известию о буйстве народном собрались в Кремлевских палатах думные советники царские: патриарх Иов, князья Федор Иванович Мстиславский, Василий Иванович и брат его Димитрий Шуйские, Никита Романович Трубецкой, Андрей Петрович Куракин, Иван Васильевич Сицкий, Иван Михайлович Глинский, Иван Михайлович Воротынский; бояре: Иван Петрович Головин, возвращенный из ссылки Богдан Яковлевич Вельский, Михаила Игнатьевич Татищев и многие другие бояре и окольничие. В безмолвии стояли царские советники в Грановитой палате и с беспокойством прислушивались к колокольному звону. Вошел царь с матерью своею, царицею Мариею Григорьевною:
– Спасайте царство и престол! – воскликнула царица. – На вас, первых мужей государства, ляжет ответственность пред Богом!
– Усмирите строптивых и вразумите безумных! – сказал царь Феодор Борисович. Он был бледен, и голос его прерывался.
– Спасайте престол и церковь! – воскликнул патриарх и залился слезами. Бояре молчали и пожимали плечами.
– Что нам делать? – сказал наконец князь Василий Иванович Шуйский. – У нас нет войска, чтоб разогнать народ. Стрельцы не хотят драться, и слышно даже, что большая часть их также ненадежны.
– Ступайте на Лобное место и увещевайте безумных! – сказал царь Феодор.
– Было бы гораздо полезнее, если б святейший патриарх в ризах святительских, с крестом в деснице, с благословением для верных, с клятвою для изменников явился на площади, – сказал князь Сицкий.
– Самозванец предан уже анафеме со всеми своими клевретами, – возразил патриарх. – Но ожесточенные и после этого не образумились! Что помогут теперь слова мои, когда надобно действовать силою? Ваше дело, бояре, ратовать за престол и церковь! Я могу только молиться за верных. – Колокольный звон усилился, и патриарх снова залился слезами.
– Государь! – сказал боярин Головин, – возложи на себя венец Мономахов, возьми скипетр Иоанна, явись народу и повели разойтись по домам и выдать мятежников. Кто осмелится ослушаться царя венчанного? Мы пойдем за тобою.
– Они убьют его! – возразила царица. – Нет, я не пущу сына моего между изменников и клятвопреступников! Ваше дело, бояре, смирить буйных… Я не пушу сына моего на Лобное место! – Царица горько заплакала. Слезы навернулись на глазах юного Феодора.
– О, родитель мой! – воскликнул он горестно, – какую участь приготовил ты мне! Вижу, вижу ясно, что народ не любит нас, что бояре… – царь остановился и сказал: – Князь Василий Иванович, князь Федор Иванович, Богдан Яковлевич, Иван Петрович! Возьмите часть моей стражи и ступайте на площадь. Обещайте моим именем прощение заблудшим, милость верным: пусть выдадут только зачинщиков; или нет! – всем прощение. Пусть только разойдутся по домам, пусть успокоятся. Я здесь буду ожидать вашего прихода… Ступайте с Богом!
Патриарх благословил бояр – и остался вместе с Годуновыми и другими приверженцами их рода, которые не посмели появиться пред разъяренным народом. Бояре в сопровождении малочисленной дружины отправились пешком на Лобное место.
– Слезы и жалобы не спасут царства в час грозный, – сказал на ухо князю Василию Шуйскому боярин Вельский, когда они проходили в Фроловские ворота.
– Где нет силы и твердости, там нет и власти, – отвечал Шуйский. – Да будет воля Божия!