Димитрий
Шрифт:
– Мы любили Димитрия младенцем, за него страдали. Лишенные живого, не хотим потерять мертвого!
Раскрыли многострадальный гроб. Видели рыжего отрока с ожерельем, платком в левой руке, орешком – в правой. В восторге славили нетление, целовали мертвого, исцелялись. На плечах несли раку до лодки. Пели гимны.
В Москве гроб по очереди несли виднейшие бояре. Василий лично принял рамена. Царица – инокиня, отрекшись устыжающих глупостей, шла рядом с государем и сыном. Еще раз просила отпустить ей грех лжи.
После показа останков собирались опустить их в Архангельском соборе в яму, оставшуюся от гроба Годунова. Там же
В царских же покоях мгновенно испарилась недавняя Димитриева пышность. Сняли и запихали в сундуки роскошные заграничные гобелены, свернули лакированные китайские ширмы, скатали персидские ковры, убрали серебряные французские подсвечники. Пустые стены Кремлевских палат выбелили и окропили святой водой, гоня бесов. В Москве брал патриарший посох Казанский митрополит Гермоген, как Василий, чуравшийся западных и восточных излишеств.
Казалось, Москве следовало успокоиться, а она опять шумела. Шептали о поспешности избрания Василия, что не патриарх помазывал его, что крестное целование ему недействительно, ибо не избыто проклятие Иова, анафемизировавшего любые церковные действа после Феодора Борисовича. Важной задачей Гермогена станет столковаться с Иовом, возможно завидовавшему, но ослабевшего и не желавшего возвращения, как разрешить народ от церковного проклятия. Пока же на Красной площади ежедневно шумели. Один перехожий рассказал, что на берегу Оки близ Серпухова столкнулся с тремя путниками. При рассказчике один из них расплатился с перевозчиком семью золотыми, вопросив:
– Узнаешь ли кого?.. Ты перевез государя своего Димитрия Иоанновича, спасающегося от московских изменников. Идет, дабы возвратиться с мстительным ополчением. Вот он! – и человек указал на младшего, реку переехавшего.
Болтуна трепали, а кто-то подтверждал: слух идет из Польши про жену Мнишека, приютившую в Сандомирском доме спасшегося царя. Да, нет. он живет в Самборе в монастыре, с ним один москвитянин дворянин Заболоцкий, но и князь Василий Мосальский уже тайно благоприятствует.
Невозможно договориться со всеми. К примеру. Марфа Нагая снова была недовольна. Вскоре после привоза в Москву нетленных останков ее сына, перехватили Марфино письмо к польскому королю, где она жаловалась Сигизмунду на плохое Василия с ней обращение. Держат ее в неволе. Есть – пить не дают.
Князь Григорий Петрович Шаховской, Димитриев ближний, возлютовал на отдвижку от нового двора и назначение воеводой в провинциальный Путивль, где надлежало сменить нерасторопного Бахтеярова. Путивль, после Новгорода – Северского вторая родина Димитриева движения, густел казаками, участвовавшими в воцарении Димитрия, щедро им награжденными, проевшимися и пропившимися, жаждущими кого – нибудь почаще возводить или низвергать. Шаховской, державший нос по ветру и против правительства, сразу же уловил общее желание. Он рассчитал: будь Димитрий жив, быть ему первым при царе, а не в Путивле. И вот, Шаховской, собрав городской совет с казачьим кругом, на вопрос, какая правда в столице, громогласно, с набиравшейся уверенностью отвечал: он сам видел, как в Москве, вместо царя Димитрия, убили какого-то немца. Труп этого немца и пинали, позже его сожгли. Немцем и из пушки стреляли. Бояре и Шуйский врут, чтобы утаить обещанную
Слова воеводы круг встретил бурным ликованием. Чересчур многие не хотели, чтобы их искали. Вольные люди передавали из уст в уста, и скоро от Москвы опять отпали Моравск, Чернигов, Стародуб, Белгород, Борисов, Оскол, Трубчевск, Кромы, Ливны и Елец.
Князь Андрей Телятевский поддержал Шаховского. Вдвоем собрали буйное войско и именем Димитрия взялись громить Шуйских окраинных воевод. Сложили головы за Василия князь Буйносов в Белгороде, Бутурлин в Осколе, Плещеев в Ливнах. Двое Воейковых, Пушкин, князь Щербатый, Бартенев и Мальцев пополнили темницы.
Будто в подтверждение Шаховскому и Телятевскому в Новгороде – Северском дворянин Молчанов, убийца Феодора Борисовича, объявил себя чудом спасенным Димитрием. Многие знали Молчанова по Москве, поэтому он остерегался широко показываться. Холоп князя Телятевского Иван Болотников, никогда не видевший Димитрия, встретился с Молчановым. Тот уверил его, что он Димитрий и есть. От этого промежуточного Димитрия, история не дала ему номера, Болотников получил сан воеводы и с Божьей или адской помощью невероятно преуспел, угрожая Москве.
В короткий срок лжевоевода овладел Ельцом, Кромами, Веневом, Тулой, Каширой, Алексиным, Калугой, Рузой, Можайском, Орлом, Дорогобужем, Зубцовым, Ржевом и Старицей. Дворяне Ляпуновы подняли, клича Димитрия, всю Рязанскую землю. Отпали Владимир, Суздаль, Ростов, Астрахань, Вятка, Пермь, Сибирь. Везде там пили за здоровье новоспасенного, служили благодарственные молебны. За Шуйского еще держались Псков, Новгород, Казань и Нижний.
Мстиславский с главным войском обступил Калугу, где сидел Болотников. Стрелял из тяжелых пушек. Вел осадную башню. Болотников подкопом взорвал башню. Сражался день и ночь. Ему послали обещание милости. Лжевоевода издевательски отвечал царю Шубникову:
– Жду милости единственно от Димитрия!
Дав сто флоринов, послали в Калугу отравить Болотникова лекаря Фидлера, бывшего Годуновского. Лекарь деньги взял и переметнулся.
Неудачную четырехмесячную осаду сняли. Царские воеводы уступали, разбегались или объявляли себя за Димитрия. Князь Иван Хворостинин, поочередно присягавший Годунову, Димитрию и Шуйскому, объявил о неподчинении последнему. Под хоругви Болотникова перебежало пятнадцать тысяч царских конников и стрельцов и около ста немцев.
2 декабря Болотников, опустошив Коломну, стоял в Коломенском. На счастье Шуйского в стане мятежников явилось раздвоение. Новые воеводы, избранные городами, не признавали верховенства холопа. Упрямились, требовали от него и правой руки – Истомы Пашкова, бывшего веневского сотника, привести и показать Димитрия, именем которого побеждают. Братья Ляпуновы первые бежали сидеть за одним столом с бродягами да смердами, ныне вольными казаками. За Ляпуновыми подались все рязанцы. Шуйский принял их в Кремле, простил. Прокопий Ляпунов получил думного дворянина.