Дин Рид: трагедия красного ковбоя
Шрифт:
Еще больше Дина поразило народное песенное творчество монголов. Услышав урт-дуу, протяжную народную песню, Дин был буквально потрясен вокальным мастерством исполнителя: певец тянул один звук в течение такого долгого времени, что Дин думал, что это никогда не закончится. Сам он даже не стал пробовать повторить подобное – знал, что у него ничего не получится. Однако несколько концертов в Улан-Баторе Дин дал, причем при постоянных аншлагах.
Вообще Дина встречали в Монголии превосходно. Его уже знали как активного борца за мир и друга Советского
Стоит отметить, что за событиями в Китае Дин тоже внимательно следил. Так называемая «культурная революция», которая началась в 1966 году и продолжалась в течение нескольких последующих лет, чрезвычайно интересовала Дина. Он даже на какое-то время увлекся маоизмом, считая, что идеи, которые претворяют в жизнь хунвейбины, в чем-то прогрессивны. Ему казалось, что только применение силы в отношении представителей обуржуазившейся интеллигенции может отвратить их от попыток встать на капиталистический путь. Дин считал, что «лучше пролить ручей крови, чем потом реки».
Вернувшись в Италию, Дин с головой погрузился в дела: впереди его ждали съемки в новых фильмах, и еще надо было помогать жене управляться с дочерью. Малышка Рамона менялась буквально на глазах, и Дин не мог на нее налюбоваться: все время вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, на кого она больше похожа – на него или на Патрисию. Ему казалось, что дочь больше взяла от матери, хотя сама Патрисия утверждала, что в девочке много и отцовского: губы, глаза.
– Слава богу, что не уши, – шутил Дин, который считал, что уши у него большие и некрасивые.
Однажды, когда Дин гулял с дочерью недалеко от своего дома № 9 на Виа Нера, возле него остановился черный «Пежо», из которого высунулась радостная физиономия молодого человека, и он узнал в нем своего бывшего сокурсника по Колорадскому университету Боба Клэнси.
– Хэлло, Дин, – завопил Боб на всю улицу и от радости даже посигналил.
Дин обрадовался встрече не меньше Боба и покатил коляску к тротуару, где остановился его приятель. Когда тот вылез из автомобиля, друзья горячо обнялись. Потом Боб заглянул в коляску, где мирно спала Рамона, и спросил:
– Как я понял, это твой отпрыск?
– Этот отпрыск женского пола, – поправил друга Дин. – Ей всего три месяца.
– Да хоть десять, – засмеялся Боб. – Лично мне дети всегда действовали на нервы, а ты, я смотрю, играешь роль образцового папаши.
– А ты все так же волочишься за девушками, как это было в университете? – засмеялся Дин.
– Можно подумать, что ты не волочишься? – парировал Боб. – Насколько я знаю, для вас, актеров, охота за женщинами входит в само понятие творческого
Вместо ответа Дин опять засмеялся. Затем они сошли с тротуара, чтобы не мешать прохожим, и Боб спросил:
– У добропорядочного папаши, конечно, нет времени, чтобы пообщаться с институтским товарищем?
– Почему нет? – искренне удивился Дин. – Вот сейчас отвезу дочь домой и вернусь к тебе. Там на углу есть хорошая кантина, где мы могли бы с тобой прекрасно пообщаться.
– Не хочу кантину, – покачал головой Боб. – В такую прекрасную погоду сидеть в темном и сыром подвале неразумно. На соседней улице я видел открытое кафе, вот там я тебя и подожду. О’кей?
Вместо ответа Дин развернул коляску и быстрым шагом направился к дому.
Когда спустя несколько минут Дин подошел к открытому кафе, Боб уже сидел за столиком и потягивал коктейль. Он выбрал место в самом углу площадки, откуда открывался прекрасный вид на площадь и на само заведение, которое в эти дневные часы было практически пустым. Дин опустился на стул и с ходу спросил:
– Какой ветер, Боб, занес тебя в Рим?
– Моя нынешняя пассия – итальянка, – ответил Боб, подвинув Дину бокал с его коктейлем. – Мы с ней путешествуем по Европе, но вчера она привезла меня сюда, чтобы познакомить со своими родителями.
– Значит, у вас серьезные отношения?
– Это она так думает, а меня держит возле нее ее непомерный бюст и упругая задница, – засмеялся Боб. – Увы, Дин, но я не рожден для брака. С этим смирились все, даже мои родители. Так что по части наследников у них теперь одна надежда – на мою младшую сестру Линду.
Дин отпил из бокала коктейль, оценил его отменное качество и вновь вернулся к прерванному разговору, задав другу неожиданный вопрос:
– Я слышал, твой отец сделал неплохую карьеру?
– Да, папашу взяли в госдепартамент, – кивнул Боб. – Не поверишь, но несколько месяцев назад я вот так же, как тебя, видел вблизи самого Джонсона. Папаша взял меня с собой на какой-то политический раут, и мы подходили к президенту, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Скажу тебе прямо, Дин, вблизи Джонсон еще неприятнее, чем на фото в газетах. Я буквально сдерживал себя, чтобы не рассмеяться, глядя на его шнобелину.
– Я думаю, если бы ты не сдержался, то поставил бы отца в неловкое положение.
– Плевал я на его положение, – усмехнулся Боб. – Он готов лизать задницу этим уродам, которые довели страну до маразма. Наших ребят тысячами убивают во Вьетнаме, а Джонсон день и ночь твердит, что враг терпит поражение. Какое, к черту, поражение, если наши тупоголовые генералы запросили во Вьетнам еще 200 тысяч солдат к тому полумиллиону, который сегодня там находится. Нам надо скорее драпать из Вьетнама, а не отправлять туда новое пушечное мясо.
– Уход из Вьетнама означает поражение Джонсона, – напомнил Дин собеседнику то, о чем он, судя по всему, и сам прекрасно был осведомлен.