Динка (ил. А.Ермолаева)
Шрифт:
— Ну, что ж делать… Он уже был старенький… Он уже не страдает…
Вася молча наблюдал эту сцену, и против его воли какие-то смешанные чувства печали, нежности и глубокого уважения к этой семье охватывали его душу.
— Лев Николаевич оставил нам бессмертную память… Мы будем читать его книги… Все плачут сейчас… Вся Россия… Что же делать, что делать… Люди умирают… А вспомните, сколько погибло революционеров, сколько честных, бесстрашных людей… Сколько гибнет их сейчас в тюрьмах и ссылках…
Марина говорила, и проникновенный голос ее оказывал на девочек
И когда Мышка, оторвавшись от матери, грустно спросила: «Мамочка, а почему писем от Кати так долго нет?» — Вася на цыпочках прошел в комнату Лени и, схватившись за голову, шепотом сказал:
— Честное слово, Леонид, не удивляйся, если в одни прекрасный день я сяду рядом с этой твоей Макакой и начну причитать: «Ой, Волженька, Волженька…»
Но Леня не расположен был шутить.
— С ними каждый человеком станет, — мрачно заявил он.
Глава шестая
ГИМНАЗИЧЕСКИЕ ДЕЛА И НОВОЕ ЗНАКОМСТВО
С первым снегом Киев сразу похорошел, принарядился. Чистый, стройный, отороченный белым пухом, он, как лебедь, не спеша заплывал в Динкино сердце и неожиданно радовал ее то цветными огоньками на катке, то сказочным Владимирским собором, где отовсюду смотрели на Динку живые глаза святых, а на хорах трогательно и складно звучали молодые голоса.
— Как хорошо там поют, мама! Если бы я была верующая, я все время стояла бы на коленях! — говорила дома Динка.
Неровные, гористые улицы Киева, заснеженные каштаны и стройные тополи, застывший на зиму Днепр — все начинало нравиться Динке… Даже гимназия.
В гимназию она бегала теперь охотно и, потряхивая ранцем на спине, далеко обгоняла сестер. Еще бы! В гимназию Динка являлась, как артист на гастроли. Уже в раздевалке она бойко здоровалась со швейцаром и, прыгая по ступенькам лестницы, торопилась в свой класс. А там уже ждала ее излюбленная публика смешливые девчонки, которые по любому поводу заливались смехом. Иногда с порога класса Динка просто показывала им палец, и они начинали хохотать; только еще завидев Динку, они уже прижимали к губам ладошки и хихикали в ожидании ее веселых штучек. А Динка была изобретательна. Иногда она входила в класс совсем как учительница Любовь Ивановна и, точно как она, мерно помахивая рукой, говорила:
— Слушайте, дети, слушайте! Земля — это круглый шар, и этот шар все время вертится…
— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! — заливались подружки. — Арсеньева! Динка! Покажи батюшку!
Динка прятала под фартук руки и, выпятив живот, ходила по классу, визгливо восклицая:
— Де-ти мои! Господь бог наградил Давида божественной силой, и слабый Давид победил Голиафа!
Девчонки визжали от удовольствия, а на уроках, когда к доске вызывали Арсеньеву, с ними не было сладу.
— Тише! Тише! — надрываясь, кричала Любовь Ивановна, а Динка, стоя у доски, корчила смешные рожи. — В чем дело, наконец?
Любовь Ивановна с возмущением оборачивалась и встречала удивленный, невинный взгляд Динки.
— Они не дают мне отвечать урок, — скромно жаловалась та.
Знаний, которыми
— Ну, кажется, наша Динка взялась за ум…
— Конечно. А что же мне, дурочкой быть? — скромно отвечала Динка, продолжая беззаботно развлекаться и развлекать других.
В ее классе было много богатеньких девочек, их провожали в гимназию гувернантки.
— Фрейлейн, застегните мне панталончики, я не могу сама! — дразнила их Динка, к общему удовольствию остальных.
Муха, вцепившись лапками в Динкино плечо и щекоча ей ухо, шептала что-тo, соблазняя на новые проделки.
— Отстань! Не шепчи! Ну тебя! — отталкивала ее Динка, По-настоящему девочку звали Нюрой, Муха — это было прозвище, данное ей в классе. Подруги не любили Муху, но жалели. У Мухи был очень злой отец. Говорили, что он сильно бьет ее за малейшую провинность. Говорили еще, что семья Мухи богатая, но скупая, поэтому Муха приносила на завтрак один только хлеб, и девочки делились с ней своими завтраками. Динка тоже жалела Муху, но дружить с ней ей было скучно.
Из гимназии Динка торопилась домой, наспех обедала и, захватив свои коньки, бежала на бульвар кататься. Однажды мальчишки, чтобы подразнить, отняли у нее ключ от «снегурок». Динка с криком бросилась на обидчиков. Большой губастый, красноносый мальчишка толкнул ее в снег.
— Ага! — закричала, поднимаясь, Динка. — Ты так? Ну ладно!
Динка сорвала с ноги ботинок с коньком и замахнулась на мальчишку. Тот бросился на нее с кулаками Динка, размахивая ботинком, забежала за скамейку и вдруг увидела стоящего в стороне мальчика с их двора. Он с любопытством смотрел на нее, сдвинув на затылок форменную фуражку; ветер шевелил на его лбу темный хохолок.
— Эй, ты, Хохолок! — крикнула ему Динка. — Иди сюда сейчас же! Защищай меня!
Мальчик как будто только и ждал приглашения; мгновенно скинув на снег свою чистенькую шинельку, он наскочил на Динкиного обидчика и обратил его в бегство.
Но освобожденная Динка не оценила услуги и всю дорогу домой ругала его, как могла:
— Ты что стоял? Стоял и смотрел, да? Как слепой! Ты, наверно, не мальчишка, а девчонка! А еще с нашего двора! Меня бьют, а он смотрит! Выпустил свой хохолок и стоит любуется, как девчонку бьют!
— Да я же не знал! Ты сначала сама его била… — В разговоре мальчик слегка заикался.
— «Била, била»!.. А вокруг скамейки кто бегал?.. Он же старше меня, ему, наверно, уже двадцать лет, этому дураку!..
— Ну да! Хватила! — засмеялся мальчик. — В двадцать лет по буль-вару на-а коньках не катаются!
— А где же катаются?
— Нигде! Какое ему катанье в двадцать лет! Ну, разве что на к-катке, в воскресенье, когда музыка и-грает!
— А где же это? — живо заинтересовалась Динка. — Ты там катался?