Динка (ил. А.Ермолаева)
Шрифт:
Но девочка не видела его, не слушала, и, обессиленный, исчерпавший все средства утешения, Ленька сел с ней рядом и громко заплакал.
— Не могу я унять тебя. Пропали мы обое… Пропали мы… — жалобно повторял он, вытирая рукавом пиджака бегущие по лицу слезы и глядя на рыдающую подружку… Потом, словно осененный отчаянием, он вдруг вскочил и, дернув за руку Динку, гневно крикнул над самым ее ухом: — Бежим! Скорее! Скорее!
Динка вскинула на него распухшие глаза и, уцепившись за его руку, послушно встала.
— Бежим! Бежим! — кричал Ленька, увлекая ее за собой
Это был отчаянный, бешеный бег; ветер свистел в ушах мальчика; Динка из последних сил старалась не отстать от него; какая-то безумная надежда, что не все еще потеряно, что можно еще догнать или опередить смерть, вырвать из ее рук Марьяшку, гнала ее вперед. И плач ее постепенно смолкал, вырываясь теперь из груди короткими, редкими всхлипами.
— Бежим, бежим! — задыхаясь, кричал Ленька, но, споткнувшись о корни старого дуба, они оба упали и долго не могли подняться.
Потом сели рядом. Динка больше не плакала. Она сидела, согнувшись, придавленная горем, безучастная ко всему на свете… Ленька расстегнул ворот рубашки; Худенькая грудь его нервно вздымалась, из посиневших губ вырывалось прерывистое дыхание… В лесу уже сумеречно темнели кусты, деревья почернели, и где-то, за дальней зеленью, в одной из дач вспыхнул огонек.
— Матерю твою жалко… — неожиданно сказал Ленька, и девочка, беспокойно шевельнувшись, подняла на него выплаканные глаза. — Мать одна за всех… Бьется она с вами как рыба об лед. Вот придешь ты, закричишь, а за тобой и Алина, а за Алиной — Мышка… Гроб матери с вами! — тихо закончил Ленька, вытирая рукавом слезы.
За лесом вспыхнул еще один огонек, за ним другой, третий…
— Я домой пойду… — тихо сказала Динка. Ленька встал и огляделся. В лесу, словно красные светлячки, просвечивали сквозь деревья освещенные окна дач.
— Далеко зашли, — сказал Ленька и, взяв девочку за руку, вышел с ней на дорогу.
Они шли долго, и Ленька тихо, не повышая голоса, все говорил и говорил Динке о матери, о больной Алине, слабенькой Мышке… И, по его словам, выходило так, что, сраженные горем, они все могут умереть, цепляясь один за другого… Стоит только ей, Динке, закричать и заплакать еще раз, поднимется за ней Алина, потом Мышка, и всех их свалят эти слезы в одну общую могилу. А Марьяшка еще, может, выздоровеет, потому что у нее сидят доктор и Марина.
Динка молча слушала, молча кивала головой. У лазейки Ленька бросил на траву свой пиджак:
— Я здесь всю ночь буду. Коль испугаешься чего, беги сюда. Только слышь, Макака, чтоб слезы твои ни сестры, ни мать не видели.
Динка пролезла в лазейку и пошла к дому, потом остановилась, оглянулась.
— Иди, иди! Я здесь буду, — ласково повторил Ленька. Динка ложилась одна. Катя сидела у постели Мышки и даже не повернула головы в ее сторону. И, только когда дыхание Мышки стало ровнее, она принесла Динке чашку молока и печенье. Динка взяла чашку, бросила туда печенье… Но густой, терпкий комок слез сжал ей горло: вот
«Где ложка?.. Марьяшкина ложка… Она так плакала всегда без нее…» — с тревогой вспоминала Динка и, поставив на пол чашку с молоком, отвернулась к стене.
Глава тридцать первая
МАРЬЯШКИНА ЛОЖКА
Утром Лина встала, сварила манную кашу на воде и вызвала Катю:
— Вот, накорми детей. Не ходила я за молоком нынче, — тихо сказала она и, помолчав, добавила: — Уехать отсюда надо. Нет тут больше покоя…
Катя бросила взгляд на распухшие от бессонной ночи глаза Лины и, жалея ее, кивнула головой.
— Уедем… Уедем, — повторила Катя. — Только не показывайся сейчас детям.
Лина махнула рукой:
— Я не пойду…
Вытирая набегавшие на глаза слезы, она помогла Кате собрать стопку тарелок, нарезала хлеб.
— Кто ж ее в больницу-то повезет? Ты, что ли?
— Мы с Мариной… Костя и Никич посидят с детьми…
— Господи, укрепи веру мою… — простонала Лина, грузно валясь на измятую постель и утыкаясь лицом в подушку.
Катя разложила на тарелки кашу, но никто не притронулся к еде. Дети уже знали, что ночью Марьяшке было очень плохо и что доктор велел везти ее в больницу.
«Сейчас мама и Катя повезут ее», — думала Динка и, вспомнив опять про Марьяшкину ложку, пошла к Леньке.
Продрогший за ночь Ленька, кутаясь в отсыревший пиджак, ходил вдоль забора. Он молча помог Динке вылезти через лазейку и, взяв ее за руку, повел к утесу. Но Динка остановилась на тропинке и потянула его назад.
— Марьяшку в больницу повезут… Ложку ей надо… — тихо прошептала она, глядя на него умоляющими глазами.
— Не надо! — испугался Ленька. — Не нужна она ей там…
— Нет, нужна… Марьяшка всегда плакала без нее. Пойдем, Лень… Я только отдам ей и уйду… — настойчиво тянула его Динка.
Глаза ее стали влажными, и Ленька, боясь, что она расплачется, повернул назад.
— Ведь плакать опять будешь… — в отчаянии сказал он. — И где она теперь, эта ложка?
— Я найду! — прошептала Динка.
Они дошли до решетчатой ограды.
Калитка была открыта.
Около сторожки все еще лежали сваленные в кучу обгоревшие тряпки, перевернутый чугун, грязные миски… Динка несмело подошла к ним, присела на корточки… Слезы застилали ей глаза.
— На память что-нибудь взять хотите? — стоя на пороге и с сочувствием глядя на девочку, опросила какая-то женщина.
— Ложку ищет. Марьяшка к ним всегда с ложкой ходила… — взволнованно пояснил Ленька.
— А! Знаю, знаю… Мы и то смеялись, бывало… Это, значит, от Арсеньевых девчушка-то?.. Ну, не плачь, не плачь, милушка. Есть ложечка, есть. Вот тут она. Я как пол мыла, так под кроватью нашла. Сейчас я тебе вынесу, заторопилась женщина и, шлепая босыми ногами по полу, подошла к стенному шкафчику.
— Нашла она, сейчас вынесет, — помогая Динке ВСТАТЬ, сказал Ленька.
Женщина вынесла ложку, обтерла ее фартуком и протянула Динке.