Диомед, сын Тидея

Валентинов Андрей

– Все это нужно живым! – перебил я. – Живым, дядя! Если мы погубим нашу молодежь под Троей, сами сгинем – кому к воронам собачьим будет нужен этот единый язык! Я не о поражении говорю. Но иногда победы – хуже поражений!

Дядя не ответил. Нащупал палочку, с трудом привстал, зацепил локтем одну из табличек... Тр-р-ресь!

– Ох ты! Кентавр в посудной лавке! Представляешь, Тидид, я уже и наклоняться не могу. Надо кого-нибудь позвать...

– Не надо, я сам!

Табличка разбилась ровно на пять частей.

Первая, вторая... пятая.

– О чем это, дядя? – поразился я. – «Лигерон Пелид на Скиросе»? Какой еще Лигерон? Которого матушка на алтаре жарила?

А я-то думал, что все это – пьяные байки! Лигерон Ахилл – победитель Трои, Геракл – сегодня. И завтра. Но не послезавтра – помрет!

– Лигерон, сын Фетиды, – кивнул дядя Эвмел. – Сейчас о нем много говорят...

– Ну как же! – подхватил я. – Тот, кто в пеленках воевать пойдет! С кормилицей на колеснице!

– Смешно, – согласился он. – А ты слыхал, мальчик, что такое Кронов Котел?

Еще одна байка? Я заранее улыбнулся...

– Ванакт!

Хвала богам, Мантос! К гарпиям всех этих Лигеронов!

– Ну, где она?

Темным было лицо старшего гетайра. Даже глаза потухли. Даже голос...

– Ее нет, ванакт!

– В храме нет? – не понял я. – Ну, так...

– Нет ее, – еле слышно проговорил курет. – Ее больше нет, родич...

Уродливый кривоногий коротышка не стоял – висел, сжатый ручищами гетайров. Намазанное охрой лицо кривилось ужасом, в глазах... Ничего не было в его глазах – пусто.

– Тебе лучше сказать, Стрепсиад, – вздохнул я. – Может, тогда я убью тебя сразу...

В храме Афродиты Горы – пусто. Разбежались! Только его и поймали куреты – Стрепсиада-кастрата, главного жреца.

Того самого.

– Знаю! – прохрипел (прошипел? пропищал?) он. – Знаю, ванакт! Я умру! Но я – только раб Пеннорожденной... Я лишь раб! Я... я покажу тебе!

Дернулся, засучил ножками.

– Хорошо, – кивнул я. – Отпустите! Бухнулся на четвереньки, привстал, резко побежал к алтарю...

– Я только ЕЕ раб! Раб! Смотри, ванакт!

Ручонка с длинными, ярко накрашенными ногтями указывала прямо на белый мрамор. Надпись? Все еще не понимая, подошел ближе, вгляделся...

АМИКЛА

Красным по белому. Нет, кровавым по белому!

– Поскреби ножом... Поскреби...

Я поглядел на Мантоса. Тот кивнул, достал из-за пояса кинжал.

Мраморная крошка сыпалась, падала на гладкий скользкий пол. Но из-под камня, из самой глубины, все так же проступало ее имя.

АМИКЛА

Я понял – это не писали. Вернее, писали не люди...

– Воля богини! Воля богини, ванакт! Раз в несколько лет мы приносим жертву... Кровавую жертву. Только по жребию, только тех, кто сам согласится...

Слова скользили мимо, не задевая, не оставляя следов.

Я уже понял.

« – Жреца купишь, волю богини – нет. Боги не бывают добрыми, они мстят, они не прощают. Но мне уже все равно, мой Диомед, все равно...»

Да, теперь тебе уже все равно, Амикла...

– Пять... Нет, шесть дней назад мы увидели... Вначале не поверили, думали – краска. Но потом... Это ЕЕ воля, ванакт! ЕЕ воля! Госпожа Амикла согласилась, сама легла на алтарь...

Звякнула острая бронза, ударившись о гладкие мраморные плиты.

Нет...

...Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск – и легкий теплый ветерок.

Тихо-тихо.

Тихо...

Знакомое лицо совсем рядом. В светлых глазах – боль.

– Я ничего не могла сделать, мой мальчик. Ничего!

– Выходит, это правда, мама? – одними губами шепчу я. – Правда? ВЫ просто – людоеды! Мы для ВАС – овечье стадо, туши на алтаре! Тебе тоже приносят жертвы, да? По жребию – или сама выбираешь ?

– Ванакт – солнце! – тихо отвечает она. – Солнце сжигает тех, кто рядом, сынок...

Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух...

Плещет, плещет...

– Ванакт?..

Очнулся. Кровавая надпись ударила по глазам...

– Кинжал! – ни на кого не глядя, выдохнул я. – Кинжал, быстро!

Теплая рукоять легла в ладонь. Все так же, не глядя, провел пальцем по острию. Хорош!

– Прочь! Все прочь!

Резанул по запястью – наискосок, от края до края. Тебе нужна наша кровь, Киприда Пеннорожденная, владычица Любви?

Н-на!!!

Кровь потекла по алтарю, по белому в синеватых прожилках мрамору, по ее имени... ТЫ убила мою Амиклу, нелюдь, попробуй и моей крови, тварь. Попробуй – и запомни, ибо клятва кровью – свята, она – навсегда, навечно, пока оба мы живы – ТЫ и я.

– Этой кровью... Своей кровью клянусь ТЕБЕ, Пеннорожденная, что не успокоюсь, не прощу и не умру, пока не попробую ТВОЕЙ крови! ТЫ будешь страдать, как страдала моя Амикла! ТЕБЕ будет так же страшно, как было страшно ей! Отныне я – ТВОЙ кровник! Нет, не твой – ВАШ! ВАШЕГО проклятого рода! Дед, мой НАСТОЯЩИЙ дед, велел мне сражаться. И я буду сражаться – с ВАМИ!

Не проговорил – одними губами прошептал. Услышат?

Беззвучно вздрогнула земля, вздыбились каменные плиты, качнулся алтарь.

Услышали...

« – Ты не вини себя, господин Диомед! Ты не виноват, просто ты меня пока увидеть не можешь. Смотришь, а не видишь. А я тебя вижу, потому что я тебя люблю, понимаешь? Но ты меня увидишь, обязательно увидишь, любовь – сильная, она даже смерти сильнее! А я тебя любить буду – пока ты меня не полюбишь! Или не прогонишь. Ты меня не прогонишь, господин Диомед?»