Диплом джунглей
Шрифт:
– Посмотрите на него, – кричал француз. – Он больше не капризничает! Я его обуздал! Сюда, – тявкнул Лезо, обращаясь к орангутангу. – Принеси мне бутылку!
И надо было видеть, как обезьяна бросилась ее искать! Она побежала так, будто для нее это был вопрос жизни или смерти, и мне кажется, что именно такая мысль и была у нее. А Лезо корчился от смеха. Он клялся, что взгляд крокодила – лучшая в мире плеть, которая делает обезьяну послушной.
– На следующей неделе я повезу ее в Сингапур, – паясничал Лезо, – там сяду на пароход
Шрайбер сделал паузу в своем рассказе. Ветер, прилетевший с Целебесского моря, качнул листья пальм с громовым шумом, как будто впереди продирался сквозь лес полк кирасир. Ветер медленно умирал, оставляя место той особой атмосфере ожидания, которая царапает нервы. Казалось, ночь напрягает слух, чтобы подстеречь нечто, и знает, что это нечто не замедлит явиться.
– Продолжайте, – с нетерпением попросил я. – Рассказывайте, что было дальние?
– Через четыре дня после этого вечера, – спокойно сказал Шрайбер, – я спустился на лодке по реке Самарахан. Когда добрался до бунгало Лезо, я позвал его, но не получил ответа. «Наверное, он в лесу, – сказал я себе, – пойду-ка к нему в дом и дождусь его». Было чертовски жарко – Самарахан не дачное место. Нет! Совсем не дачное…
Знакомо ли вам такое чувство, что тишина может быть слишком тихой? Иногда в джунглях я чувствую покой, который наводит на подозрения. Именно такое ощущение было у меня сегодня вечером, когда из клетки выскользнула змея. Часто в лесу это спокойствие душит треск цикад и, кажется, мешает шевельнуться травинке. Да! Каждый раз, когда я чувствую эту тишину, я настораживаюсь. Я не боюсь, но знаю, что другие создания, которые чувствуют такие вещи несоизмеримо тоньше, чем я, очень напуганы. Для меня это сигнал! Именно тишину такого рода я встретил, когда шел по аллее, ведущей к бунгало Лезо. Она касалась меня тысячами холодных рук. У меня нет воображения, но в джунглях кончают тем, что кожа начинает чувствовать, видеть, слышать. И в тот момент моя кожа работала сверхурочно… Она что-то говорила моему сознанию, но мозг не мог ничего понять.
Буквально на кончиках пальцев я пересек заросли манговых деревьев в конце аллеи. Почему? Ч не знаю, но тем к менее шел на цыпочках. Я был накануне какого-то открытия. Я остановился, скользнул взглядом сквозь ветви и что-то увидел. Да, увидел нечто такое, что заставило меня попытаться понять новость, которую кожа силилась мне сообщить. Знал и не знал. Вы понимаете? Я подумал о том, что Лезо сделал с орангутангом, которого он привязал к дереву и заставил пережить дикий ужас под леденящим взглядом крокодила. Вороша эти мысли, насторожившись, я смотрел на веранду бунгало. Мне показалось, что я вижу обезьяну, привязанную к дереву, и крокодила, смотревшего на нее из тины и затем…
В течение трех минут я не мог двинуться с места. Затем нетвердой походкой направился к веранде. Знаете ли вы, что там было? Большой красивый орангутанг теребил ружье француза и плакал, как человек.
– Где Лезо? – закричал я. – Где он?
Орангутанг одним махом вскочил и, посмотрел на меня, как будто он понимал все мои слова. Ноги у меня стали дряблыми. Я думал, что вижу сон. Эта тишина, плачущая обезьяна и какое-то чувство, которое говорило мне, что не слишком хорошо учить многому животное.
– Лезо, где ты? – еще раз закричал я. – Покажись, где ты!
Орангутанг вытер слезы, прикоснулся ко мне толстой волосатой лапой и направился, волоча ноги, к топкому берегу, где его привязывал француз, чтобы дать урок послушания.
У меня закружилась голова. Эта атмосфера выворачивала все мои чувства наизнанку. Я знал, что произошло. Да, я знал! Мое сознание собрало все, все детали воедино, как кусочки головоломки. Я знал, что сделал Лезо с этим животным. Мне была знакома способность орангутанга к имитации, и я знал, что Пьер часто бывал пьян.
Обливаясь холодным потом, я следовал за орангутангом, ища вокруг что-нибудь такое, что подтвердило бы догадку, которая пришла мне в голову. Да, доказательство было на месте… Рукав куртки, привязанный к дереву, где француз неделю назад привязывал обезьяну, и этот рукав не был пустым. Нет! Веревки были затянуты вокруг кисти Лезо, и веревки эти были очень прочными.
Все встало на свои места. Лезо, должно быть, был мертвецки пьян. Вы понимаете? И в то время, когда он был пьян, мысль о мщении пришла в голову этого несчастного животного: заставить своего мучителя почувствовать дрожь, которую вызывает ледяной взгляд чешуйчатого демона из тины. Очевидно, копируя хозяина, он привязал Лезо к дереву, затем взял его ружье и, подражая французу, уселся на веранде, чтобы подстеречь первое же из этих созданий, которое обнаружит, что Лезо в их распоряжении.
Для меня это было так ясно, так ясно. Бедное животное, бедный Лезо… Француз, когда он дрессировал орангутанга, пренебрег одной маленькой деталькой, он научил его стрелять, но, увы забыл научить… заряжать ружье. Досадно, не правда ли? Ружье было пустым, и, когда крокодил выполз из тины, обезьяна ничего не могла поделать. Она теребила затвор и плакала, как человеческое существо. Плакала до самого моего прихода.
– Что вы сделали потом? – воскликнул я, пораженный.
– Я!.. Ничего не сделал, – спокойно сказал Шрайбер. – Я печально смотрел на орангутанга, а он под моим взглядом, плача, отступал. Пока его не поглотили джунгли. Где-то там (немец махнул рукой в сторону черно-голубого леса) до сих пор бродит орангутанг, весь во власти происшедшей трагедии, навязанной ему человеком.