Дипломатия в годы войны (1941–1945)
Шрифт:
Изложил свою точку зрения и Черчилль. По его мнению, польская проблема должна была быть разрешена на основе двух принципов:
«1. Принятие линии Керзона в качестве фактически существующей восточной границы Польши с правом окончательного решения этого вопроса на мирной конференции и
2. Дружественное соглашение с Комитетом национального освобождения с целью создания единого польского правительства, могущего со временем претерпеть такие изменения, которые могут вызываться обстоятельствами» [625] .
625
Rozek Е. J. Op. cit., р. 275.
Развивая свою мысль о будущих границах Польши, Черчилль заявил на конференции: «Что касается проблемы границ, я должен заявить от имени британского правительства, что потери, понесенные Советским
626
Ibid., р. 271.
Миколайчик, однако, продолжал упорствовать, хотя, по сути дела, вынужден был признать справедливость советской критики польского меморандума. Он отметил, например, что советское заявление относительно того, что указанный меморандум игнорирует существование ПКНО, «до некоторой степени справедливо…». Что же касается «линии Керзона», то Миколайчик заявил, что он в этом вопросе не согласен как с английской, так и с советской точками зрения [627] .
Занятая Миколайчиком позиция свидетельствовала о полной политической близорукости польского эмигрантского правительства и могла лишь привести к тому, что оно в конце концов окажется полностью за бортом польских событий. Это хорошо понимал Черчилль, который вновь проявил кипучую деятельность для «урегулирования» польской проблемы. Его основная цель заключалась в том, чтобы уступкой по вопросу о границах Польши добиться того, чтобы эмигрантское лондонское правительство смогло завладеть ключевыми позициями в самой Польше. Это соответствовало его основной задаче – превратить Польшу в аванпост антисоветской политики капиталистического мира. Вернувшись с заседания конференции, Черчилль срочно подготовил проект соглашений по польской проблеме, в основе которых лежали предложения английского премьера, сделанные на конференции. Он пригласил в свою резиденцию представителей эмигрантского правительства Миколайчика, Ромера и Грабского и убеждал их в необходимости принять его предложения, в том числе и «линию Керзона». Упрекая своих собеседников, Черчилль заявил, что если бы эта линия была принята в начале года, то теперь не было бы «тех других людей» (Польского комитета национального освобождения. – В.И.).
627
Ibid., р. 271-272.
«Какое это имеет значение, если вы лишитесь поддержки некоторых поляков (в связи с принятием «линии Керзона». – В.И.)? Зато подумайте, что вы получите взамен! – увещевал Черчилль Миколайчика и его сотрудников. – К вам прибудут послы. Британский посол будет с вами. Американцы… будут представлены послом. Вы должны сделать это. Если вы упустите момент, все будет потеряно!» [628] .
В то время как Миколайчик и его коллеги продолжали упорствовать, Черчилль все больше и больше выходил из терпения. «Какое же вы правительство, если вы неспособны принять решение! – упрекал Черчилль Миколайчика. – Вы черствые люди, которые хотят развалить Европу. Я брошу вас со всеми вашими заботами. У вас нет чувства ответственности… У вас в голове только жалкие эгоистические интересы». Запугивая своих собеседников, Черчилль угрожающе заявил: «Я вынужден буду обратиться к другим полякам, и это люблинское правительство, может быть, будет работать очень хорошо. Оно станет правительством» [629] .
628
Ibid., р. 279.
629
Ibid., р. 283.
Когда же и эта угроза не подействовала, Черчилль, потеряв остатки самообладания, заявил, что не желает больше иметь никакого дела с представителями польского эмигрантского правительства, и в заключение назвал их сумасшедшими. «Никогда в моей жизни я не встречал таких людей! – воскликнул разгневанный премьер. – Если вы собираетесь завоевать Россию, мы оставляем вам это дело. Я чувствую, что нахожусь в сумасшедшем доме. Я не знаю, будет ли британское
Беседа на следующий день между Миколайчиком и Черчиллем не изменила положения. Она закончилась тем, что Черчилль крикнул: «Все кончено между нами!» – и покинул зал, разъяренно хлопнув дверью [630] .
Как далек был характер переговоров Миколайчика с Черчиллем от тех обнадеживающих формулировок, которые английский премьер-министр употребил в своем сообщении Сталину о своих встречах с поляками! «Мы имели дальнейшие беседы с Миколайчиком, – писал Черчилль 17 октября из своей резиденции в Москве, – и достигли успеха. Я более чем когда-либо убежден в его желании достичь взаимопонимания с Вами и с Национальным Комитетом, несмотря на несомненные трудности, стоящие перед ним» [631] .
630
Ibid., р. 285.
631
Переписка…, т. 1, с. 312.
16 октября 1944 г. состоялась беседа между Берутом и Миколайчиком, которая привела к некоторому сближению позиций, в том числе и по вопросу о границах Польши. Однако Миколайчик сделал при этом ряд существенных оговорок, которые свели на нет все усилия Советского правительства и ПКНО, направленные к тому, чтобы добиться объединения всех демократических сил польского народа в единой борьбе против фашизма и снять с повестки дня международной конференции так называемый польский вопрос.
И все же обсуждение польской проблемы дало определенные результаты: между правительствами СССР и Англии была согласована в общих чертах точка зрения о будущих границах Польши. Линия Миколайчика на московских переговорах привела к тому, что Черчилль не мог не видеть, что польское эмигрантское правительство потеряло всякие реальные шансы на возвращение в Польшу, так как его состав совершенно не соответствовал тем политическим изменениям, которые произошли в самой Польше. Этим, очевидно, и объяснялось стремление Черчилля к реорганизации польского правительства в Лондоне.
Во время переговоров в Москве было рассмотрено положение на фронтах второй мировой войны. Генералы Антонов (СССР), Брук (Англия), Дин (США) доложили военно-стратегическую обстановку на советско-германском фронте, в Западной Европе, Италии и на Тихом океане. Последний заключил свой обзор военных действий в районе Тихого океана и на Дальнем Востоке следующими словами: «Наиболее важным фактором в развитии всеобщей стратегической ситуации явится тот участок, на котором будет играть важную роль Советский Союз. Разработаны планы всех возможных направлений наступления против Японии с юга, востока и запада. Однако… эти планы могут быть наиболее эффективны, если их согласовать с теми мероприятиями, которые предполагалось решить для операций против Японии с севера» [632] . С учетом этого Дин от имени американского руководства задал Сталину три вопроса: через сколько времени после поражения Германии можно ожидать начала боевых действий Советского Союза против Японии? Сколько времени потребуется Советскому Союзу для наращивания сил на Дальнем Востоке до такого уровня, когда они могли бы начать наступление? Какая часть пропускной способности Транссибирской магистрали может быть использована для наращивания и тылового обеспечения американских стратегических ВВС?
632
Feis Н. Op. cit., р. 462-463.
Когда были заданы эти вопросы, Черчилль шепнул Дину: «Молодой человек, я восхищен тем, что Вы осмелились задать Сталину эти три вопроса. Я не знаю, получите ли Вы на них ответ, но вреда от их постановки, конечно, нет». На следующий день Сталин ответил на все вопросы. Он сказал, что после поражения Гитлера Красной Армии потребуется три месяца для вступления в войну против Японии. Для этого в Сибири нужно будет создать двух-трех-месячные запасы обеспечения войск, прежде чем начинать операцию.
Сталин также заявил, что, хотя базы в приморских районах будут предоставлены в распоряжение американских ВВС, их обеспечение пришлось бы осуществлять через Тихий океан [633] .
Отвечая на эти вопросы к обещая начать наступление советских войск против Японии через три месяца после поражения Германии, Сталин вместе с тем подчеркнул, что для этого необходимо выполнить определенные условия, в частности решить некоторые политические вопросы, связанные с вступлением СССР в войну против Японии.
633
Harriman W. А. & Abel Е. Op. cit., р. 364.