Дипломатия

Киссинджер Генри

Каждое из этих соображений демонстрировало полное отсутствие геополитического мышления, благодаря чему Германия Вильгельма II постепенно изолировала сама себя. Сложность германской политики предопределялась ее географическим положением историей; и никакая «простая» политика не способна была вобрать в себя все эти аспекты. Именно двусмысленный характер одновременного наличия договора с Россией и альянса с Австрией позволял Бисмарку выступать в роли регулятора, умеряя австрийские страхи Я русские амбиции в течение двадцати лет без какого бы то ни было разрыва с каждой из этих стран или эскалации сугубо местных балканских кризисов. Прекращение действия «Договора перестраховки» создавало в корне противоположную ситуацию: ограничение

для Германии возможностей выбора поощряло австрийский авантюризм. Николай Гире, российский министр иностранных дел, понял это сразу и заметил: «Посредством расторжения нашего договора [„Договора перестраховки"] Вена освободилась от мудрого и благожелательного, но одновременно жесткого контроля со стороны князя Бисмарка» [221] .

221

Гире Николай де цит. по: Ludwig Reiners. In Europa gehen die Lichter aus: Der Untergang des Wilhelmunschen Reiches (Pайнерс Людвиг. В Европе гаснут огни: закат вильгельмовской империи). Munich, 1981. S. 30.

Отказ от «Договора перестраховки» не только лишил Германию рычагов воздействия на Австрию, но и, прежде всего, усилил русские опасения. Опора Германии на Австрию была истолкована в Санкт-Петербурге как новая предпосылка к поддержке Австрии на Балканах. Стоило Германии поставить себя в положение препятствия русским целям в регионе, который никогда не представлял для Германии жизненно важного интереса, как Россия тотчас же бросилась искать противовес, которым охотно готова была стать Франция.

Поползновения России двигаться в направлении Франции были подкреплены фактом заключения Германией колониального соглашения с Великобританией, что последовало почти немедленно после отказа кайзера возобновить «Договор перестраховки». Великобритания получила от Германии истоки Нила и участки земли в Восточной Африке, включая остров Занзибар. В качестве quid pro quo Германии досталась относительно небольшая полоска земли, соединяющая Юго-Западную Африку с рекой Замбези, — так называемая «полоса Каприви». А также — остров Гельголанд в Северном море, который, как считалось, имел определенное стратегическое значение для охраны германского побережья от нападения с моря.

Для каждой из сторон сделка была неплохой, хотя она превратилась в первое из серии недоразумений. Лондон воспринимал соглашение как средство урегулирования колониальных проблем; Германия же видела в нем прелюдию к заключению англогерманского союза; ну, а Россия пошла еще дальше и истолковала его как первый шаг Англии к вступлению в Тройственный союз. В связи с этим барон Штааль, русский посол в Берлине, озабоченно докладывал о пакте между историческим другом России Германией и ее традиционным врагом Великобританией в следующих выражениях:

«Если кто-то связан с кем-то еще многочисленными интересами и позитивными обязательствами в какой-то точке земного шара, то он почти наверняка будет действовать с другим в форме концерта по всем крупным вопросам, которые могут возникнуть на международном поприще... Фактически достигнуто согласие с Германией. Оно не может не повлиять на отношения Англии с прочими державами Тройственного союза» [222] .

Бисмарковский кошмар коалиций начинал превращаться в явь, ибо конец «Договора перестраховки» мостил путь к франко-русскому альянсу.

222

Штааль, барон, цит. по: William L. Langer. The Diplomacy of Imperialism (Лэнгер Вильям Л. Дипломатия империализма), 1st ed. N. Y.: Alfred A. Knoph, 1935. P. 7.

Германия рассчитала, что Франция и Россия никогда не вступят в союз, поскольку России незачем

воевать за Эльзас-Лотарингию, а Франции ни к чему браться за оружие из-за балканских славян. Однако выяснилось, что это одно из множества грубейших концептуальных заблуждений поствисмарковского руководства императорской Германии. Как только Германия безоговорочно встала на сторону Австрии, Франция и Россия на деле стали нуждаться друг в друге, какими бы различными ни были их цели, ибо ни одна из этих стран не смогла бы выполнить стоящие перед ними задачи стратегического характера, не победив вначале или хотя бы не ослабив Германии. Франции это требовалось потому, что Германия никогда бы не отдала Эльзас-Лотарингии без войны, а Россия знала, что ей ни за что не обрести славянских земель Австрийской империи, не победив Австрии, чему Германия будет безоговорочно сопротивляться, ибо это следовало из отказа возобновить «Договор перестраховки». А у России не было шансов в столкновении с Германией без помощи Франции.

В пределах года с момента отказа Германии возобновить «Договор перестраховки» Франция и Россия подписали «договор о сердечном согласии», обеспечивающий взаимную дипломатическую поддержку. Престарелый российский министр иностранных дел Гире предупреждал, что это соглашение не разрешает фундаментальной проблемы, стоящей перед Россией и заключающейся в том, что принципиальным противником России является не Германия, а Великобритания. Отчаянно пытающаяся выйти из изоляции, на которую обрек ее Бисмарк, Франция согласилась добавить к франко-русскому соглашению оговорку, обязывающую Францию оказать России дипломатическую поддержку в случае какого бы то ни было колониального конфликта с Великобританией.

Для французских руководителей эта антибританская оговорка представлялась мизерной входной платой для вступления в то, что потом обязательно должно было бы обернуться антигерманской коалицией. И впоследствии французские усилия были направлены на превращение франко-русского соглашения в военный союз. Хотя русские националисты приветствовали бы подобный военный пакт, который ускорил бы расчленение Австрийской империи, русским традиционалистам было не по себе. Будущий преемник Гирса на посту министра иностранных дел граф Владимир Ландсдорф пишет у себя в дневнике в начале февраля 1892 года:

«Они [французы] также готовятся связать нас предложениями о заключении соглашения о совместных военных действиях на случай нападения третьей стороны... Но за чем излишним рвением портить хорошую вещь? Нам нужны мир и покой с учетом тягот вызванного неурожаем голода, неудовлетворительного состояния наших финансов незавершенности нашей программы вооружений, отчаянного состояния системы путей сообщения и, наконец, возобновления активности в лагере нигилистов» [223] .

223

Цит. по: George F. Kennan. The Fateful Alliance: France, Russia and the Coming of the First Worlg War (Кеннан Джордж Ф. Роковой альянс: Франция, Россия и канун Первой мировой войны). N. Y.: Pantheon, 1984. Р. 147.

В конце концов либо французским руководителям удалось рассеять сомнени: Лансдорфа, либо он получил прямое указание царя. В 1894 году была подписана во енная конвенция, согласно которой Франция соглашалась помочь России в случае нападения на Россию Германии или Австрии в сочетании с Германией. Россия под держала бы Францию в случае нападения Германии или Германии в сочетании с Италией. И если франко-русское соглашение 1891 года могло считаться обычным дипломатическим инструментом и трактоваться как направленное и против Велико британии, и против Германии, единственным противником, упомянутым в военной конвенции, была Германия. То, что Джордж Кеннан позднее назовет «роковым альянсом» (франко-русская Антанта 1891 года, подкрепленная военной конвенцией 1894 года), означало веху на стремительном пути Европы к войне.