Дипломированный чародей
Шрифт:
— О несчастный фигляр, прекрати же кривлянье свое! Проводи-ка гостей в верхние покои и принеси им кофе, чтоб отведали они его перед сном согласно обычаю, ибо долго были они в пути и желают спать днем.
Карлик поднялся, потер ладошкой ухо и щеку и, ни слова не говоря, повел Ши с Бельфегорой к лестнице. Комната на втором этаже занимала практически всю ширину дома. Содержала она с десяток кроватей, больше похожих на низенькие, лишь на несколько дюймов выше пола, кушетки, покрытые тонкими, поеденными молью восточными коврами.
Бельфеба оглядела эти лежаки с неподдельным отвращением:
—
Она прошлась по комнате, заглянув по очереди во все окна.
— Да, тут могло быть и поприличней,— согласился Ши.— Но, по крайней мере, дождь нам не страшен. Давай, детка, попробуй разочек.
Он зевнул. Громко протопав по ступенькам, появился карлик с медным подносом, на котором стояли две крошечные чашечки, источавшие аппетитный аромат кофе. Он поставил его на одну из кроватей и низко поклонился. По неистребимой привычке давать по любому поводу чаевые Ши нащупал одну из диковинных монет и протянул ее чернокожему коротышке. Тот неуверенно потянулся за ней, глядя на Ши так, будто подозревал, что постоялец разыгрывает с ним шуточку весьма сомнительного толка.
— Давай-давай, бери,— подбодрил его Ши.— Это тебе. Честно.
Молниеносное движение, и монета тут же очутилась в руках у карлика, который, не спуская глаз с этой драгоценности и радостно побулькивая, несколько раз перекувыркнулся через голову. Ши поднял чашку, сделал большой глоток и чуть не подавился. Кофе оказался таким сладким, что больше напоминал сироп. Он спросил у Бельфегоры:
— Тут что, только такой кофе принято пить?
— Кофе как кофе. Какого еще тебе хотелось бы? — отозвалась она, прихлебывая из своей чашечки.
— Ну ты же знаешь, что я люблю менее...— Он прикусил язык. Имея дело с амнезией, без толку перепевать одну и ту же старую песню — это может отвратить больного. Поэтому он быстро поправился: — Я бы еще выпил. Эй, любезный!
Карлик, бросив свои ужимки, с топотом подкатился ближе и трижды склонил голову.
— Можешь притащить того же самого, только без сахара? — поинтересовался Ши.
Слугу, судя по всему, охватило некое беспокойство, поскольку он прижал обе руки к груди, покачался из стороны в сторону, ткнул на обе чашки пальцем и, поднеся сложенные ладошки к уху, прикрыл глаза, подпрыгнул, подбежал к окну и сделал вид, будто собирается из него выскочить, после чего указал на Ши.
— Что стряслось? — удивился Ши,— Ты что, говорить не умеешь?
В ответ коротышка только разинул рот и ткнул туда пальцем. Языка там не было.
— Плохо дело, любезный.— Ши обернулся к девушке: — Что он хочет сказать?
Та устало рассмеялась:
— Чудится мне, предостеречь он желает, что после еще одной чашки напитка столь крепкого из окна выпрыгнуть можно. Но удивительно — на меня он так не подействовал.
Она отставила свою чашечку, прикрыла маленькой ручкой очередной зевок, выбрала наименее грязную кровать и вытянулась на ней.
— На меня тоже,— сообщил Ши.
Дальше обсуждать этот вопрос он был уже не в силах и плюхнулся на другую кровать. Под ветхими коврами наверняка была простая солома, но до смерти уставшему телу показалась она мягче пуха.
— Приятных
По крайней мере, наличие отдельных постелей предварило любые дурацкие доводы о необходимости положить посредине меч, как это принято в средневековых романах. Хотя если человек столь слаб, чтобы переползти через...
Как раз в тот самый момент, когда он уже проваливался в глубокий омут сна, до него дошло, что карлик, скорее всего, пытался дать им знать о подмешанном в кофе снотворном, но, прежде чем успел это по-настоящему осмыслить, он уже крепко спал...
Кто-то изо всех сил тряс его, а щека горела вроде как от оплеухи. Проклятый трактирщик!
— Отвали! — прорычал он с затуманенной головой, пытаясь вырваться.
Шлеп!
Это было уже слишком. Ши скатился с кровати и принялся отмахиваться, вернее, лишь попытался это сделать, поскольку руки ему моментально скрутили за спиной. Проморгав глаза, он увидел, что со всех сторон окружен тесным кольцом вооруженных сарацин. В другой такой же толпе, чуть побольше, где некоторые обернулись, когда он выпрямился, он усмотрел сияние золотых волос Бельфегоры, уже основательно встрепанных. Держали ее сразу двое. У одного под глазом красовался черный фингал, а у другого слетела чалма и физиономия носила отчетливые следы ногтей, идущие во всех мыслимых направлениях.
— О повелитель мой! — послышался голос трактирщика откуда-то сзади, с лестницы.— Разве не предупреждал я тебя, что опасны и злобны сии франки?
— Да уж, поистине кладезь ты мудрости,— ответил ему какой-то начальственный голос.— Что желаешь ты наградою за то, что махом одним предоставил мне жемчужину из жемчужин для ложа моего и сильную руку для битвы?
— О повелитель, не нужно мне ничего, кроме солнечных лучей благосклонности твоей и строго по счету оплаты! Франк этот несчастный хранит доходы, добытые, без сомненья, грабежом правоверных, в поясе своем.
Обладатель начальственного голоса обернулся — высокий тип с неприятным, плоским, как тарелка, лицом.
— Обыскать его, коли это так,— приказал он одному из тех, что держали Ши. Тот, видя, что от сопротивления большого толку не будет, воздержался от каких бы то ни было действий.
— Поистине, владыка Дардинель,— объявил тот, который его обшаривал,— четырнадцать у него с половиной дирхемов.
— Отдай их трактирщику,— распорядился владыка Дардинель и, повернувшись к этому достойному человеку, добавил: — Можешь ты с уверенностью ожидать меня завтра в шатре моем после часа второй молитвы, когда испытаю я эту девицу франкийскую. Ежели окажется она девственницей, как уверяешь ты, награда твоя вдесятеро будет больше; если же нет, то лишь вдвойне.
— Алло! — завопил Ши,— Не имеешь права! Она моя жена!
Один из тех, кто держал Ши, тут же дал ему по физиономии, в то время как Дардинель, помрачнев, обернулся к девушке:
— Это и в самом деле правда?
Прежде чем она успела ответить, послышался другой голос, тонкий и немного писклявый:
— О владыка Дардинель, быть того не может! Когда видели мы не так давно девицу сию в замке Каренском, определенно не была она ни мужней женой, ни вдовой, но свободною девой лесной, поэзии вдохновеньем!