Дипломная работа
Шрифт:
… убитые во время погромов соплеменники.
… пока ещё живые…
Седьмая глава
– Лабиринт Минотавра какой-то, – остановившись на покурить, сплюнул раздражённо Коста, вконец отчаявшись отыскать коллегу в путанных двориках, коридорах и комнатушках Кнессета. Перехваченные депутаты и чиновники охотно делятся информацией о возможном местоположении Хаима, но то ли играют в Сусанина, то ли путают право и лево, и русский со своим.
А ещё эти строители, будь они неладны! Там коридор перегородили, здесь
… и стоишь, как дурак! Снова потерялся!
Кнессет разрастается подобно раковой клетке, выпуская метастазы во все стороны разом. Клети, клетушки, внутренние дворики, открытые и закрытые переходы в залы заседаний, министерства и ведомства…
… в лучшем стиле трущоб арабского Востока. Так получилось.
Никто толком не знает, как должно функционировать правительство, и получается одна сплошная импровизация на бегу. Анархический хаос, в котором только начинает выкристаллизовываться будущее правительство Иудеи.
Уже есть премьер-министр и гражданская администрация, она же военная, и…
… на этом всё.
Портфели ещё не созданных министерств делятся между группировками с учётом военных заслуг, родственных связей, политического веса в Африке и Европе, и разумеется – религиозных течений. Решения принимаются простым большинством голосов и перевесом политических сил, но если кто-то считает иначе, он может подкрепить своё хотение деньгами в бюджет.
Кажущаяся анархия, тщательно просчитанная Бляйшманом, играющимся в демократию ровно в тех границах, которые ему удобны! Решение спорное, но…
… а куда деваться?
Иудея не рождалась в боях, а основана де-факто хотением Кайзера.
Выбившихся из низов боевых офицеров и проверенных войной интендантов с управленцами очень мало. Иммигрантов из Европы и обоих Америк, претендующих на посты в правительстве и армии Иудее, встречали не то чтобы вовсе в штыки, но откровенно настороженно, а порой и ревниво.
Заслуженные, но не всегда образованные ветераны предвзяты, да и как могут быть непредвзяты люди, только что победившие Британию?! Они смогли, а вы…
… кто такие?!
Офицерам европейских армий нужно доказывать, что они достойны служить в Армии Победителей. А ещё – перемолоть уставы европейских, американских и русской армии в единое целое, годное к применению здесь и сейчас…
… и непременно – с учётом боевого опыта Африканской Кампании!
Аналогично – управленцам и политикам. Грызня!
Бляйшман не участвует в политических баталиях, выступая в роли Судии и Арбитра. Правильно или нет, рассудит Время, а пока – так.
– О… – приглядевшись и увидев знакомую физиономию, мелькнувшую в дальнем конце коридора, грек гаркнул, надсаживая горло:
– Яков! Яков, маму твою Сарру! Лебензон!
– А? Коста? – неуверенно прищурился тот в полумрак, где стоял одессит, – Шолом, шолом… – ты-то што здесь делаешь?
– Дела… – неопределённо ответил грек, пожимая руку, – ты начальника своего видал сегодня?
– Хаима-то? Канешно, –
– Будь добр, – кивнул Коста, выкидывая окурок в окно, – а то боюсь заблудиться.
– Я ж как умный, – хмыкнул грек, подстраивая шаг под проводника, здоровающегося на ходу со встречными, – когда мине в командировку направили, взял карту страны, города и Кнессета, и шо ж ты думаишь? Не понадобились! Вы их шо, на запутывание врагов выпускаете?
– А, это… – отмахнулся небрежно Лебензон, – шалом, Моше! Хотели как лучше, а получилось как всегда [11] ! Замах был на рупь, а шо вышло, ты и сам можешь поглядеть.
– И всё-таки? – не отставал грек.
– Ну… – независимо дёрнул плечом Яков, – это времянки. Фима уже сказал своё веское да плану градоустройства, и все эти халабуды будет потом сноситься.
– Сразу не проще?
– Получается, шо и нет, – усмехнулся Лебензон, – сам-то как?
– Соня девочку родила, – зажмурился Коста счастливо, – красивая… в мать!
11
Черномырдин.
– Ишь ты, поздравляю! – искренне порадовался старый приятель, который во времена Одессы бывал иногда и неприятелем. А потом случилась война и другое государство, и давешнее неприятельство вспоминается сейчас с умилением и словами "А помнишь?!" Жизнь…
– Вот, – остановился Яков у приземистого длинного барака из самана, вписавшегося в здешнее безобразие с органичностью навозной лепёхи, сброшенной вилами с тачки на преющую на задах огорода кучу такого же добра, – военное ведомство Иудеи.
– Погодь… – остановил он жестом Косту, – секретность и всё такое.
– Хаим! Хаим! – заорал истошно Лебензон, вспугивая каких-то птах, устроившихся на соседней крыше, – До тибе пришли! Коста!
– А! Сейчас… минутку! Документы уберу!
– … не то штоб прям секретность, калимэра… – минуту спустя объяснялся Хаим, выпроводив Лебензона с каким-то поручением.
– Шалом, – отозвался Коста, пожимая мозолистую потную руку.
– … просто делаю изначальный орднунг, – закончил иудей, снимая сохнущую на спинке стула стираную рубаху и перекладывая её в сторонку, – Ну, садись! Я таки понимаю, Фольксраад Кантонов внял мольбам бедного мине и направил тибе на сверку и координацию?
– Будим вас координировать и сверять, – по-своему перевернул грек, поудобней устроившись на скрипнувшем стуле и обведя взглядом кабинет, – малой-то твой где?
– Моше? На тренировке батальона, – важно отозвался хозяин кабинета, покосившись на грубо сколоченные полки с личными делами.
– Батальона, – усмехнулся Коста, – сколько там в морской пехоте Иудеи? Сотня хоть есть, а? У меня под началом полторы тысячи, и почти все – ветераны! А у тибе?
– Дело не в том, сколько нас, – жабой надулся Хаим, вильнув взглядом, – а в перспективах!