Дисфункция реальности: Угроза
Шрифт:
— Здесь рады всем, Фрейя, — сказал он, сделав над собой огромное усилие. — Должно быть, тебе было очень плохо в эти последние несколько недель.
— Да, это было ужасно. Мама и папа не разговаривали со мной. Я целую вечность пряталась в джунглях. Я ела ягоды и еще что-то, но горячей пищи у меня не было. Иногда я слышала сейса. Он очень меня напугал.
— Здесь нет сейсов, и у нас много горячей еды, — он подошел к туалетному столику, стоявшему у окна. В тишине комнаты каждый его шаг раздавался как удар молота. Во дворе затих детский гомон. Казалось, что теперь кроме них двоих больше
— Отец? — напомнила она о себе.
— Что тебе здесь нужно? — яростно прошептал он, не оборачиваясь к ней. Он боялся отодвинуть занавески, боялся увидеть, что снаружи больше ничего нет.
— Мне нужна доброта, — ее голос звучал все глубже и теряя живую окраску, становился каким-то ущербным. — В этом мире для вас больше нет места. Для вас в вашем нынешнем состоянии. Вы должны измениться, стать таким, как мы. Дети придут к вам, как только вы их позовете. Они доверяют вам.
— И это доверие никогда не будет обмануто, — он обернулся, сжимая в руке Библию. Это была книга в кожаном переплете, которую ему подарила мать, когда он еще был новообращенным. На ней даже сохранилась короткая дарственная надпись, которую она оставила на обложке. Спустя десятилетия черные чернила выцвели и приобрели водянисто-голубой оттенок.
Посмотрев на Хорста с легким изумлением, Фрейя стала над ним глумиться.
— Ах, бедный, бедный отец! Вам никак не обойтись без своей спасительной опоры? Или за своей верой вы прячетесь от настоящей жизни?
— Святой Отец, Царь Небесный и Земной, смиренно и покорно прошу Тебя, помоги очистить от скверны, именем Иисуса Христа, жившего среди нас, чтобы познать наши непотребства, даруй мне на это Твое благословление, — молил Хорст. Он уже очень давно не читал литанию по молитвеннику и, казалось, совсем забыл эти слова, которые звучали так непривычно в эпоху расцвета науки и универсальных знаний, порошкового бетона и сверкающего композита. Даже Церковь усомнилась в их необходимости: ведь они были реликтами, оставшимися еще со времен противостояния веры и язычества. Но теперь они озарили его разум подобно солнцу.
Презрение Фрейи сменилось изумлением.
— Что? — обескураженно спросила она, сбросив ноги с кровати.
— Господи, обрати взор свой на рабу Твою Фрейю Честер, падшую к нечистому духу, и позволь очистить скверну; именем Отца, Сына и Святого Духа, — Хорст осенил крестом разъяренную маленькую девочку.
— Немедленно прекрати это, старый дурак. Уж не думаешь ли ты, что я испугаюсь твоей слепой веры? — ей становилось все труднее поддерживать свой внешний вид. Здоровый, чистый облик то приобретал четкие очертания, то едва мерцал, будучи уже не в состоянии скрыть хилую, истощенную детскую фигурку.
— Молю Тебя, Господи, даруй мне Твою силу, и ее душу можно будет спасти от гибели.
Библия в его руке запылала огнем. Хорст застонал, когда жар коснулся его руки. Он уронил книгу на пол, и она отлетела к ножке кровати. Руку жгло так, как будто она была опущена в кипящее масло.
Лицо Фрейи выражало решимость. Большие, как будто сделанные из резины складки изменили ее хорошенькое лицо почти до неузнаваемости.
— Да пошел ты, святоша! — ругань, произнесенная ребенком, звучала смехотворно. —
Неповрежденная рука Хорста сжимала распятие.
— Именем Господа нашего Иисуса Христа, заклинаю тебя, слуга Люцифера, изыди из этой девочки. Возвращайся в небытие, откуда ты пришла.
Фрейя испустила душераздирающий вопль:
— Как ты узнал?!
— Изыди из этого мира. Перед лицом Господа нет места тем, кто живет во Зле.
— Как ты узнал, священник? — ее голова поворачивалась из стороны в сторону, мышцы шеи напряглись так, как будто она боролась с какой-то невидимой силой. — Скажи мне…
Хорст почувствовал, как по его позвоночнику прокатилась горячая волна. Он весь вспотел и уже начал опасаться того, что она и впрямь сожжет его. Ощущение было как при сильном ожоге, когда обгоревшая на солнце кожа начинает трескаться. Он был уверен в том, что очень скоро загорится его одежда.
Хорст снова поднес распятие к девочке.
— Прииди, Фрейя Честер, прииди в свет и славу Господа нашего.
И он отчетливо увидел перед собой Фрейю Честер, ее осунувшееся, измученное болью лицо, слюну, стекавшую с подбородка. Она шевелила губами, с трудом повторяя за ним эти мудреные слова. В ее темных глазах еще стоял ужас.
— Ну же, Фрейа! — ликующе крикнул Хорст. — Приди, тебе нечего бояться. Господь ждет тебя.
— Отец, — ее слабый голос внушал жалость. Закашлявшись, она изрыгнула слабую струйку слюны и желудочного сока. — Отец, помогите.
— В Господа мы веруем, Он оградит нас от зла. Мы ищем Твоей справедливости, зная, что не достойны ее. Мы пьем Твою кровь и вкушаем Твою плоть, и поэтому слава Твоя, быть может, падет и на нас. Но мы лишь прах, из которого Ты сотворил нас. Избави нас от нашей неправедности, Господи, ведь в своей гордыне и грехе не ведаем, что творим. Просим Твоей святой защиты.
В самый последний момент демон, завладевший телом девочки, снова возвратился. Фрейя посмотрела на Хорста с яростью. Этот взгляд, исполненный неприкрытой злобой, на мгновение поколебал решимость священника.
— Я тебя не забуду, — вырвалось из ее перекошенного рта. — Клянусь вечностью, я никогда тебя не забуду, священник.
Невидимые руки схватили его за горло, царапая его маленькими детскими ноготками. Кровь брызнула из царапин, оставшихся вокруг его кадыка. Он высоко поднял распятие, упрямо веря, что этот символ Христа поможет одержать победу.
Фрейя ответила яростным рыком. После этого дух демона покинул тело девочки. Его уход сопровождался порывом морозного ветра, отбросившего Хорста назад. Рухнули аккуратно сложенные пакеты с продуктами, разлетелось в стороны постельное белье, упали на пол все предметы, что лежали на туалетном столике. Раздался звук удара, подобный тому, что издают ворота замка, когда их захлопывают перед лицом наступающего врага.
На кровати распростерлось покрытое коростами ран костлявое тело Фрейи, настоящей Фрейи. Ее одежда превратилась в истрепанные лохмотья. С ее потрескавшихся губ слетали тихие всхлипывания. Она вот-вот должна была разрыдаться.