Диссиденты

Подрабинек Александр Пинхосович

– Я в безопасности, мало материала. Тебя могут посадить за «Несчастных», Сашу – за «Карательную медицину», скорее всего, его и возьмут первым, сразу обоих едва ли решатся – слишком много шума. Поэтому я остаюсь его защищать здесь, ты для того же едешь туда. Тем более что вслед за ним тут наступит твоя очередь.

Кирилл ссылается на мой возраст, знание языков, западного образа жизни. Логика на моей стороне, но он упрям как мул и не уступает. Прекращаем спор, он отводит Сашу, о чем-то шепчется с ним, потом вообще перестает говорить об отъезде. Время позднее, выходим во двор.

– Саша, машина подана, – приглашает главный топтун. Тоже пытаюсь в нее сесть, меня выталкивают, а Кирилл, перехватив

Сашин «дипломат», бодрой рысью пускается наутек.

Его за углом нагоняют, отнимают «дипломат», прощаемся с Сашей, которого увозят. Уезжаем с Лидией Алексеевной домой, утром на работу, Кира остается узнать, чем кончится у Саши разговор с Беловым. Ночью он привозит известие – предложено уехать и ему, но – существенная подробность – ехать мы должны все вместе.

До меня тогда не дошел зловещий смысл этого обстоятельства. «Что же, никто не может остаться, выбора нет, вместе и поедем». С тем в субботу и прибываем в Москву, Лидия Алексеевна и я. Узнаем, что Кирилл у Смолянских [38] , идем к ним. Оказывается, Кирилл разговаривал с Сашей и не будет давить на брата, предоставив тому решать вопрос об отъезде.

38

Мэри Львовна и Аида Львовна Смолянские – мать и тетя Ирины Каплун.

«Разумеется, не будешь, странный ты, право», – думаю я, но эти «не буду давить», «сам решит вопрос» меня неопределенно тревожат.

Много лет спустя Кирилл мне передал этот ночной разговор на квартире у Димы Леонтьева.

Саша: Ты знаешь условие? Мы должны ехать вместе.

Кирилл: Ты едешь?

Саша: Нет. А ты?

Кирилл: Вопрос бессмысленный, раз ты не едешь, не могу уехать и я.

Саша: А ты хотел бы уехать?

Кирилл: После твоего ответа мое желание остается сугубо личным моим делом и делиться им с тобой я не буду.

Впрочем, мою неясную тревогу вытесняет другая, вполне понятная: Кирилл сообщает, что собирается скрыться.

Оказывается, он пришел к выводу, возможно, после разговора с Сашей, что первым возьмут его, причем под предлогом хранения огнестрельного оружия. Перспектива посадки по уголовной статье его не устраивает, есть и другие мотивы, один мне очевиден тотчас, другой я узнаю позже. Его пытались убить, почему бы не повторить попытку, на воле или в лагере? Не могу не согласиться, такая возможность мне представляется маловероятной, тем не менее она обоснованна… И последнее, решающее обстоятельство: Саша категорически отказывается уезжать. «Только вместе», – сказал Белов, и это значит: один не едет – не выпустят остальных, вместе и сядете.

В этой ситуации идея на время скрыться – здравая: можно будет растянуть два дня, предоставленные Беловым на размышления, и спокойно оценить спасительные шансы, если они есть. Прогуливаясь по аллеям Ленинского проспекта, обсуждаем некоторые детали, и Кирилл отправляется в свое добровольное заточение, у него есть припасенное местечко. Обещает завтра известить меня, как устроился. Заходим к Спартакам, застаем у них Сашу и Сусанну. [39]

– Надень, надень это кольцо, – твердит она, всхлипывая, пытаясь насильно просунуть в него Сашин палец. – Возьми, дурак, и эта матрешка, они там дорого стоят. И этот коллекционный коньяк, за него любой армянин тебе выложит кучу денег. Я еще достану денег на первое время… Возьми же, – и снова старается водворить на согнутый его палец золотое кольцо.

39

Сусанна

Леонидовна Клочихина – старшая сестра братьев Подрабинеков.

Бедная Сусанна, братья ей всего дороже на свете, нет жертвы, которую бы она не принесла для их спасения! В отчаянии она трогательно пытается навязать его Саше простейшим образом, обручить его с судьбой: наденет кольцо, значит, согласился на отъезд.

«О, братец! Стало быть, ты еще раздумываешь!» Внимательно смотрю в обычно веселое, приветливое, а теперь замкнутое, настороженное лицо сына. Другим, видно, приходит та же мысль, потому что наступает неловкое молчание, словно каждый остерегается лишним словом вызвать Сашу на поспешный ответ. Так и не справившись с собой, в слезах уходит Сусанна, вскоре – Саша.

– Сегодня я устраиваю прощальный вечер, приходите. – Это же и мне. Не сказано где и когда, остается гадать, по какому поводу, отъезда или посадки. Мы не спрашиваем, он не уточняет, с тем и расстаемся.

Томительно течет время… Иду к Смолянским.

– Ну как, едет? – повисают на мне три женщины.

– Не знаю.

– А ваше мнение?

– Не хочу его высказывать, оно до него дойдет и может обернуться давлением, пусть решает сам. Думаю, он хочет посоветоваться с друзьями. Вы пойдете, Ира? Скажите ему, пусть позвонит о своем намерении, мы все в напряжении.

Возвращаюсь к Спартакам, и в разговоре постепенно выясняется план товарища Белова, простой, как все гениальное.

От Александра нужно избавиться, он стал наконец невыносим. Ему мало, что книгу написал, переправил ее за границу. Мало, что она сыграла роль в решении Международного конгресса психиатров осудить применение психиатрии в политических целях. Он все активнее вмешивается в налаженную систему заключения инакомыслящих в психлечебницы, разъезжает по стране, просит, угрожает, шумит, и, несмотря на арест Феликса Сереброва, комиссия действует. Убрать его, и конец его бурной деятельности! Да, но как убрать? Посадить – поднимется страшный шум. Уже и так нет спокойной жизни с Орловым, Гинзбургом, Руденко, Тихим. Несколько человек, и такой гвалт, а со Щаранским прямо-таки в лужу сели… Нет, сажать нельзя. Выслать? Уже предлагали уехать, отказался: сажайте, говорит. Ненормальный, только псих не соглашается уехать из этой страны. Не посадить ли его в дурдом? Невозможно, член комиссии по психиатрии, слишком похоже на отместку, хлопот не оберешься. Так мы, дорогой, возьмем тебя с тыла. Не поедешь – посадим брата, отца, близких, в отличие от нас совесть-то у тебя есть, как ты на это посмотришь? Ай да Белов! Нашел-таки сильный ход, ай да поганец. Это ведь шантаж, верное, испытанное средство. Я уточняю: заложничество!

Честим на все корки КГБ. Ясно, первым пострадает Кирилл. Ему припишут 218-ю статью за хранение оружия. Неважно, что это пистолет для подводной охоты и он отказался признать его своим, неважно, что было покушение на его жизнь, несущественно, что ему подбросили в пиджак два патрона – материала хватает. Мальва Ланда и Серебров пострадали за меньшее. Саша, конечно, понимает, что такое для Кирилла пять лет лагерей, а не поймет, мы, ГБ, доведем до его ума посредством Кирилловой шкуры. Уедешь, дорогой, деваться некуда!

Устрашенные нарисованной картиной, приходим в возбуждение, словно Кирилла через пять минут начнут резать. Что же Саша молчит, мотает нам нервы, вызвать его, пусть наконец выскажет. Звоню на «Щербаковскую», к Диме Леонтьеву, Саша обещает приехать. Спартак берется произнести речь и уходит сосредоточиться в соседнюю комнату. А вот и Саша!

– Мы хотим с тобой поговорить, – внушительно начинает Спартак.

– О чем?

Спартак взметает короткие густые брови, отчего его глаза круглеют.