Дитё

Поселягин Владимир Геннадьевич

Часовой все-таки был, он сам себя обнаружил, когда заорал что-то по-татарски. К моему удивлению, часовой, довольно молодой парнишка, сидел на самой верхушке ближайшего дерева. О чем-то поговорив со старшим, часовой продолжил бдение. Я с облегчением перевел дух, парнишка сидел на ветке спиной ко мне и лишь изредка кидал взгляд назад. Похоже, он меня так и не заметил.

Тут старший, встав и почесываясь, направился к спавшему немного в стороне человеку, он был закрыт от меня телом одного из татар, и я не

смог внимательно рассмотреть его. Поднявший его татарин позволил немного рассмотреть пленника, то, что это пленник, было видно по связанным рукам. Поставив пленника в коленно-локтевую позу и задрав у него рубаху, оголив ягодицы, татарин, развязав завязки своих штанов, мощным толчком вошел в пленного.

Судя по ленивым взглядам, бросаемым на парочку, и молчавшего пленника, это уже проделывалось не раз. И только когда насильнику надоела эта поза и он мощным движением перевернул пленника на спину и, разрезав веревки, стянутые на руках, снова навалился на тело, я понял, что это девушка, — по груди, которую грубо тискал насильник. Девушка продолжала молча сносить насилие, стиснув зубы. Я отступил в глубь леса, когда на девушку залез следующий, время пока не пришло, нужно подождать захода солнца.

Жалеть я их не собирался, помнил рассказы учителя истории, что творили на нашей земле татары. Отойдя немного в сторону, при этом не спуская глаз с часового и контролируя его боковым зрением, устроился ждать ночи, надеясь, что раньше они не сорвутся с места.

Пока было время, пытался обдумать, куда я попал. Судя по всему, куда-то в глубокое прошлое, но куда? После некоторых раздумий решил оставить эту проблему на потом. Узнаю позже.

Перед самым закатом часовой слез с дерева и больше на него не залезал, подойдя к девице и тоже поимев её, он завалился спать рядом с товарищами. На пост заступил другой молодой татарин и, взяв короткую пику, стал неторопливо прохаживаться.

Бросаться на них с голыми руками я не стал, а тихо подползя к ближайшему, замирая от любого шума, аккуратно вынул нож из лежащих рядом с татарином поясных ножен. Также осторожно достал и саблю. Хлопнул по щеке спящего, и как только он открыл глаза, всадил ему нож прямо в сердце. Так же тихо я прошелся по остальным.

Часовой, в это время отошедший к лошадям, шелестя травой, возвращался, я ждал его на середине пути и, неожиданно вскочив из высокой травы, нанизал на саблю по самую рукоятку. Так же тихо, как и остальные, часовой умер. Посмотрев в сторону стреноженных лошадей, которые только сейчас почуяли кровь и чужого, насторожившись и прислушиваясь, направился обратно к лагерю, думая, что хорошо, что догадался подобраться с подветренной стороны и кони меня не почуяли.

Собрав все оружие и раздев убитых до исподнего, не подходя к спящей пленнице, завалился спать,

утро вечера мудренее.

Проснулся я рано, еще не полностью встало солнце. Пошевелив лопатками, спина давала о себе знать, откинув один из халатов, которым укрывался, зевая, встал. Вонь от одежды сильно била по обонянию, что заставляло меня морщиться.

«На хрен я их надену. Если только после стирки!» — подумал я.

Протерев руками лицо, быстро осмотрелся, убитые продолжали лежать там, где я их оставил, были они голыми, после того как я снял с них одежду.

Открывая мешки, рассмотрел, что в них. Первым сюрпризом были новые ЧИСТЫЕ штаны, которые немедленно натянул. Найденная рубаха не блистала новизной, но была чистой, явно стиранной.

Полностью одевшись и разобравшись со всеми завязками, я подобрал себе обувь по ноге, повезло, что один из татарчат имел такой же размер.

Осмотрев все сабли, разочарованно вздохнул, хороших не было, все они оказались сделаны из плохого железа, но выбирать было не из чего, и я под правою руку нацепил саблю предводителя, а под левую ту, что получше.

Выбор ножей тоже был не долгим, один из них прекрасно подходил под метательный, другой изогнутый кинжал, к моему удивлению, был с довольно неплохим лезвием. По местным временам дорогое оружие, нож тоже был предводителя.

В это время проснулась девица, увидала рядом мертвых насильников, завизжала и, вскочив, метнулась в сторону леса. Но со связанными впереди руками и после насилия далеко она убежать не успела, быстро её нагнав, я пнул по аппетитной попке, которая вихляла передо мной.

От удара по волнующей мякоти девушка упала. Перевернув ее на спину, отчего она привычным движением раздвинула ноги, я разрезал стягивающие ее руки веревки и, сделав шаг назад, стал с интересом ее разглядывать.

Девица оказалась самой обычной татаркой с косичками, лежала она с закрытыми глазами и, поняв, что ее пока никто насиловать не будет, приоткрыла один глаз. Увидев перед собой русского мальчишку, она сдвинула ноги.

Показав жестом, чтобы она встала, я продолжил наблюдение. Девице было на вид лет шестнадцать, одета в одну коротенькую рубашку поверх бедер, кстати, прекрасных бедер, и грудь, мелькнувшая в вырезе рубахи, была очень даже ничего.

Встав, она с удивлением осмотрела меня и, похоже, решив, что я для нее опасности не представляю, что-то сердито сказала и замахнулась кулачком.

«Похоже, курва, привыкла бить рабов, ну-ну».

Ее даже не остановили мои сабли, висевшие на поясе.

Жалеть девицу я не собирался, поэтому, пробив ей прямой по печени и взяв на излом руку, повел поскуливающую от боли обратно в лагерь.

— Ну что, коза? Давай знакомиться. Я Хозяин. А кто ты?