Дитя Феникса. Часть 2
Шрифт:
– Она что, померла? – Дженет как вкопанная стояла в дверях, боясь пошевелиться.
– Нет, живая! Перестань трястись и помоги мне, а то она и впрямь помрет.
Они вдвоем втащили Элейн на кровать, и Эндрю осторожно снял с ее головы покрывало.
– О Пресвятая Дева! До чего же страшные ожоги! – убивалась над Элейн его жена. – Бедная, бедная миледи! Что же это делается?
– Принеси что-нибудь, чем можно смазать обожженные места, и поживее!
– Надо простоквашей! – Она заковыляла вниз по лестнице, а Эндрю тем временем принялся отлеплять от кожи уцелевшие кусочки вуали и остатки волос. Они еще не видели, во
Ронвен боролась с намокшим мешком, облепившим ее тело, и вдруг пальцы ее попали в боковой шов, где нитки чуть разошлись. Она чувствовала, что у нее вот-вот лопнут легкие; перед глазами вспыхивали красные искры, от которых раскалывалась голова. Ронвен уже устала бороться за жизнь, силы оставляли ее. В любой миг она могла сдаться, сделать вдох и глотнуть вместо воздуха податливую черную воду, которая заполнила бы ей легкие, побежала бы по всему ее телу и поглотила бы ее навсегда. Последним отчаянным движением Ронвен рванула шов, и мокрая мешковина треснула. Тогда женщина просунула в образовавшуюся дыру руку, а затем и голову. Она нащупала водоросли, но за них нельзя было ухватиться – они были скользкие и неподатливые, как мокрая кожа. И в тот момент, когда Ронвен сделала роковой, разрывающий легкие, облегчительный вдох, ее торчащая из воды рука со сведенными судорогой пальцами, будто пытавшимися дотянуться до звезд, крепко вцепилась в корягу.
– Такие красивые были волосы! Ах, Эндрю, как мне их жаль, – причитала Дженет, смазывая ожоги на лице Элейн пропитанным простоквашей мягким кусочком овечьей шерсти.
– Ай-ай-ай. – Эндрю тоже жалел миледи: женщина останется с такими шрамами на лице. – Как там ребенок?
Дженет пожала плечами. Обтерев пальцы о передник, она положила руку на живот Элейн.
– Он как будто не шевелится, но кто его знает… Жаль, что с ней нет леди Ронвен, а я прямо не знаю, что и делать. – Глаза у нее налились слезами, и она заплакала от жалости.
– У тебя хорошо получается, все, как надо. – Но на самом деле Эндрю не был в этом уверен. Потихоньку, осторожно он собрал остатки головного убора Элейн и обгоревшие пряди ее волос. Подумав, что с ними делать, он, передернувшись от отвращения, бросил их в огонь, который тут же превратил все это в пепел.
Элейн лежала неподвижно, без сознания. Осторожно отделяя от ран обгоревшую ткань платья, Дженет смазала ей лицо, часть головы и руки. Легкими движениями она втирала в пострадавшие участки кожи простоквашу, а затем перевязывала чистой тканью, – ей пришлось для этого порвать свое второе, еще совсем новое платье.
– Слава Богу, не все волосы сгорели, – шепнула Дженет мужу. – Только с этой стороны. Но лицо-то… Ой, бедная, бедная девочка. – Она смахнула слезу.
– Надо молиться, чтобы она подольше не проснулась. – И он отвернулся: жена не должна была видеть его слез. – Может, ей и жить-то после этого не захочется.
Ронвен вцепилась в дерево, как кошка, и навалилась на него. Голова ее свешивалась вниз и почти касалась воды. Прежде чем потерять сознание, последним, отчаянным движением она опустила голову еще ниже. Рот ее был раскрыт, и вода, которая была внутри нее, вытекла вон. Ронвен висела поперек дерева, как куль со старым тряпьем. Шел сильный дождь; по шее и спине пополз ледяной холод. Он был
Начинался рассвет. С огромным усилием Ронвен приподняла голову и огляделась. Вокруг была вода. Повсюду, куда мог достигать ее глаз, в предрассветной дымке поблескивали водяные блики. Она ощущала запах холодной, сырой мглы. Вдали уже обозначилась светлая дорожка: это солнце золотило своими ранними бледными лучами озеро и Ломондские холмы. Ронвен осторожно подтянулась повыше, и дерево чуть повернулось под ее тяжестью.
Она лежала неподвижно, закрыв глаза. Сердце бешено колотилось от страха. Ронвен не чувствовала своих ног, которые были связаны веревкой. Ненавистный мешок все еще лип к ее телу. Она была похожа на водяного или на ряженую.
Слишком устав, чтобы двигаться, она еще долго оставалась без движения, наблюдая, как постепенно настает день. Она так окоченела, что уже не ощущала холода. Когда багряные лучи солнца, побежав по воде, начали согревать ей омертвевшие ноги, Ронвен, уже не сопротивляясь, снова впала в забытье.
Элейн лежала, глядя в потолок. Молодая девушка, сидя у ее ложа, накладывала ей на руки свежие повязки. Она была худенькая и совсем еще юная, почти ребенок. Девушка была одета в старенькое, рваное платье. Нечесаные волосы, обрамлявшие ее острое, напряженное личико, были распущены.
– Кто ты? – Элейн было больно даже шептать: губы ее были в волдырях, растрескались и болели.
– Меня зовут Энни, миледи. Я главный повар в этом замке. – Она, похоже, поняла, как иронически прозвучал титул, которым она удостоила себя, представившись Элейн, и это ее развеселило.
– А где ты, Энни, научилась так заботливо ухаживать за больными?
Энни пожала плечами:
– Я часто увязывалась за взрослыми и плавала с ними на остров Сент-Серф и там наблюдала, как в монастырском лазарете лекарь лечит людей. Он показал мне, какие надо употреблять травы, чтобы раны затягивались. Но когда настоятель узнал, зачем я туда езжу, мне было запрещено появляться в монастыре. Но я запомнила все, чему тот лекарь меня обучал.
– К счастью для меня. – Элейн помолчала. – Мое лицо очень обезображено?
В замке не было зеркал, а она все еще была слаба и не могла приподняться, чтобы посмотреть на свое отражение в бадье с водой.
– Сейчас пока заметно, но потом станет лучше. – Энни закончила наконец перевязку, поднялась и подоткнула со всех сторон одеяло. – Я промыла ожоги лавандой и наложила на раны припарки из семени льна. Большая часть ожогов скоро залечится, и следов не останется. Хорошо, что не прожгло до кости. Вы упали лицом в пепел, и это вас спасло. – Она строго поглядела на больную. – Но вы должны кушать, миледи, чтобы поправиться. Это надо для ребенка. Принести нам что-нибудь поесть, пока вы еще не спите?
Элейн отрицательно повела головой. Она протянула руку, как будто хотела задержать девушку. Но рука, дернувшись от боли, бессильно упала.
– Ронвен… – прошептала Элейн.
Энни опустила голову.
– Мне жаль, миледи…
– Роберт увез ее?
Энни кивнула. Тогда все в замке смотрели, как по земле волокли к лодке мешок, в котором билось и извивалось человеческое тело. Они знали, что на головорезов Роберта де Куинси нет никакой управы.
– Значит, ее больше нет. – В голосе Элейн слышалось страдание.