Дитя пламени

Эллиот Кейт

Переводчик захрипел, будто ему в горло попала кость. Но тем не менее передал ее слова князю. Булкезу тут же отступил от нее на шаг, встревоженный и удивленный. Он отдал какой-то приказ на своем языке. Все мужчины, собравшиеся наблюдать происходящее, взглянули на нее, побледнев или переменившись в лице, и бросились прочь из шатра. Он быстро вернулся в сопровождении человека, одетого в цветастый плащ.

Шаман запустил руку в один из своих мешочков и, достав пригоршню какого-то белого порошка, осыпал им Ханну. Кашляя, она стряхнула с себя белый порошок, осевший на волосы и плечи, он мягко осыпался на ковер. Его отвратительный запах впитался в нее и пробудил осиное

жало в ее сердце. Глаза шамана расширились. Он бормотал что-то высоким, возбужденным голосом, выписывая руками какие-то знаки, похожие на те, что делают ведьмы, когда создают себе защиту, он становился все более взволнованным, изо рта полилась пена, так что большинство людей в спешке покинули шатер. Его серьги из человеческих носов непрестанно колебались, поскольку он дрожал и извивался. Наконец он без сил опустился на ковер посреди палатки. Должно быть, он тоже был истощен, после того как воины одержали победу над призрачными эльфами благодаря его магии.

Наступила тишина. Ханне стало интересно, где мог быть Эккехард и был ли он еще жив.

Вдруг, как всегда, князь Булкезу рассмеялся, будто только что услышал самую остроумную шутку в жизни. От этого непринужденного смеха она занервничала еще больше.

Ныло запястье, живот и грудь болели оттого, что ее долго тащили по твердой земле. А ноги окоченели от холода, но сейчас она не могла выглядеть слабой.

Удивленно улыбаясь, Булкезу вновь сел на свой походный стул, отдав несколько приказаний, из которых она ничего не поняла. Старый шаман пришел в себя, поднялся и поспешно вышел из палатки, словно с ним только что не было никакого приступа. Он вернулся, держа в руках прекрасную медную чашу, на которой было изображено, как грифон пожирает оленя, и медный кувшин, полный горячей воды. Откуда у них появилась горячая вода в этом забытом Богом месте, если у них не было даже походных костров, пламя которых отпугнуло бы диких животных?

Он махнул в сторону занавески, тогда как Булкезу продолжал с интересом наблюдать за ней. Другой человек поспешно вышел исполнять какое-то поручение. Ханна позволила шаману провести себя за занавесь. Там было множество подушек и мехов, уютное спальное место князя кочевников. Шаман, не обратив на это никакого внимания, показал ей, чтобы она умылась.

Почему нет? Ханна вымыла руки, ополоснула лицо, попыталась оттереть самые грязные пятна с одежды, потом, осмелев, сняла обувь и окатила замерзшие ноги теплой водой. Возможно, она никогда не испытывала ничего более чудесного в жизни, чем сейчас, когда вода стекала по ее пальцам. Ханна достала из мешочка свой деревянный гребень, расплела волосы, распустила и расчесала их, прежде чем вновь закрепить их шнурочком.

Шаман смотрел на нее с интересом и уважением. Странно, но он не вызывал у нее чувства страха, несмотря на его ужасные украшения. Он обращался одинаково со своими ранеными и с лордом Велфом. Он не собирался наброситься на нее. И наконец, у него на поясе не болталась сморщенная голова, как у остальных воинов. Ужасно выглядели носы и уши, но она могла просто представить, что это сушеные абрикосы, отбеленные и вылепленные в определенные формы. Если и казался он слегка сумасшедшим, то так, будто вдохнул слишком много дыма и слишком часто обращался к богам.

— Спасибо, — поблагодарила она его, когда закончила. Ханна собралась вновь одеть штаны, но он жестами показал, что лучше их повесить, чтобы они высохли. Он окинул взглядом разбросанные вещи князя и достал великолепную шелковую одежду. Ханна покачала головой, чувствуя, что кто-то подглядывал через занавесь. — Нет,

благодарю вас. Если вы не против, я останусь в своей одежде. Я не хочу, чтобы его высочество князь Булкезу даже на минуту поверил, что я признаю его власть и принимаю что-то от него, я не могу быть ему чем-нибудь обязанной.

Шаман блаженно улыбался, кивая головой в такт ее словам. Очевидно, он не мог понять ни слова из того, что она сказала. Ханна поднялась, подошла к занавеси и отдернула ее в сторону, увидев Булкезу, без дела бродившего в дальней стороне палатки. Он снял свои доспехи и теперь был в шелковых одеждах пурпурного цвета, оттеняющего цвет его глаз. Волосы, зачесанные назад, ниспадающим каскадом рассыпались по одежде во всем своем великолепии. На лице у него была все та же вызывающая улыбка. Неужели он смотрел, будет ли она раздеваться?

«Если он засмеется, — подумала Ханна, — я задушу его».

Едва заметным жестом князь указал на полукруг из мягких фетровых подушек в центре палатки. Там уже сидели принц Эккехард и его товарищи, стараясь выглядеть безмятежно и расслабленно, будто каждый день обедают у своего врага, человека, которого Боян ненавидел больше всех на свете. Даже лорд Велф, оправившись от ран, нанесенных эльфами, присоединился к ним, но был очень бледен.

— Его светлость просит вас почтить его своим присутствием, Благочестивая, — обратился переводчик к Ханне, проявив определенно больше уважения, чем до этого. — Теперь, когда Проклятые разбиты, пришло время отпраздновать победу и вашу удачную встречу.

— Интересно, для кого она удачна, — пробормотал лорд Бенедикт.

— Призрачные эльфы, скорее всего, настигли бы нас и убили, если бы мы не столкнулись с князем Булкезу, — раздраженно ответил Эккехард своему товарищу. Он обернулся к переводчику. — «Орлица» будет сидеть с нами, словно она благородного происхождения?

— На вашем месте, мой дорогой принц, — нагло ответил переводчик, — я бы и рта не раскрывал по поводу нее.

— Князь Булкезу собирается сделать ее своей любовницей? Я видел и более симпатичных, но согласен, волосы у нее шикарные.

— Вы невежественный юнец! Разве вы не знаете, кто она?

— Она чертова «орлица», заслужившая уважение моего отца. Я узнал кольцо на ее руке, знак покровительства моего отца. Не могу поверить, что ваш жестокий господин до сих пор не отрубил ей пальцы вместе с изумрудом.

— Или что все еще не отрубил вам голову за вашу наглость, — добавил лорд Фритурик.

Князь Булкезу сопроводил Ханну и, словно услужливый придворный, указал на винно-розовую подушку, на которой были изображены столкнувшиеся в борьбе орлы. Когда она села, скрестив ноги, чувствуя себя неуютно рядом с вендийскими лордами, словно была им равной, Булкезу опустился на свободную подушку, между Ханной и Эккехардом. Он хлопнул в ладоши, и один из его солдат тут же появился рядом с ними с прекрасными деревянными подносами в руках, искусно вырезанными в виде виноградных лоз. Кубки были простые, керамические, но теплые на ощупь, и Ханна чуть не рассмеялась вслух, вдохнув аромат: горячее пряное вино.

Острая боль пронзила ее сердце. Что же случилось с Готфридом и остальными? Спаслись ли они или лежат мертвые на снегу?

Но Готфрид, конечно же, не стал бы завидовать ее мимолетным удовольствиям, после всего что они вместе пережили. Готфрид, возможно, первый сказал бы, что стоит наслаждаться тем, что имеешь, пока это у тебя есть, ведь неизвестно, как скоро все это могут у тебя отнять.

Как говорил Боян, ни одна война не будет проиграна, если бочки будут полны вина, чтобы утолить жажду.