Дитя пламени
Шрифт:
Но каким же образом появилась кровь на одежде? Удивительно, но каждая из вещей была покрыта засохшими бурыми пятнами.
Адика оглянулась назад, надеясь, но все же страшась найти ответ в выражении его лица. Но как любая молодая женщина, которая на протяжении долгого времени не испытывала наслаждения, обратила внимание на его тело.
Он давно уже был не ребенок, чтобы спокойно бегать обнаженным под теплыми лучами летнего солнца.
— Подожди здесь, — сказала Адика, жестами показывая, что она собирается уйти и тут же вернуться.
Когда она поднялась, шнурки, из которых была сделана ее юбка, скользнули в сторону от дуновения ветерка,
Он все так же сидел на земле со скрещенными ногами, склоненной головой опираясь на руки, и отдыхал. Услышав звуки ее шагов, он поднял голову, по щекам у него струились слезы. Он не был мертв, потому что умершие не могут плакать.
Адика положила тунику перед ним на землю и отошла немного в сторону, повернувшись к нему спиной, так как, если у него были какие-то особые тайные ритуалы, которые он должен был исполнить, переступая черту между обнаженностью и необходимостью быть одетым, она не хотела ему мешать и смущать его. Наступила тишина, прерываемая завываниями ветра, шорохом листьев и звуками его движений. После чего он негромко закашлял, желая прочистить горло, и она обернулась.
Туника свободно ниспадала у него с плеч, заканчиваясь как раз на уровне коленей. Удивительно, но он был такой же высокий, как Беор. Люди южных племен и Проклятые обычно были ниже ростом, чем народы Оленя. Только люди народа Лошади, чьи тела были наполовину человеческие, а наполовину конские, всегда были выше.
С помощью сложного, несколько неуклюжего набора жестов он указал на себя и произнес какое-то слово. Она попыталась повторить его сначала на своем языке, затем на Другом, как вдруг он рассмеялся, звонко и добродушно, так что она посмотрела ему в глаза и улыбнулась, но вынуждена была первой отвести взгляд. Щеки ее вспыхнули огнем; сердце радостно зажглось в груди. Он был привлекателен, но совершенно не похож на тех мужчин, которых она знала. Черты его лица были несколько изящнее, лоб более плоский, на щеке краснело маленькое пятнышко, а волосы были иссиня-черные, как у Проклятых, но мягкие и блестящие, словно спряденный лен.
Он вновь повторил свое имя, на этот раз медленно, и одна из больших собак громко залаяла, будто отвечая ему.
— Халан, — сказала она.
— Алан, — добродушно согласился он.
— Меня зовут Адика, — произнесла она. — А-ди-ка.
Ему было гораздо проще повторить ее имя, чем ей. Когда Адика улыбнулась ему, он покраснел и отвел глаза.
— Что мы должны сделать с этим богатством, которое ты принес с собой? — Она указала в сторону наваленных кучей одежд. Маленький кожаный мешочек валялся в стороне с порванными тесемками, из-под него выглядывал не большой колышек длиной с палец, он был очень похож на деревянные иглы, которыми скрепляют вместе стыки в углах домов. Этот колышек был сделан из того же бессердечного металла, что и колечки в тунике.
Ржавые пятна старой засохшей крови покрывали этот маленький гвоздь, подобно ножу, у него тоже была душа, ворчливая и неискренняя, даже немного плаксивая, словно капризный ребенок.
У него из груди вырвался сдавленный
Адика собрала все окровавленные одежды и спрятала их в углубление в земле рядом с бронзовым мечом и броней, которые она забрала у Проклятого. Наконец она вернулась к нему.
— Пойдем.
Незнакомец покорно последовал за ней, время от времени обращаясь к своим верным псам, которые шли за ним по пятам, не отставая, но и не обгоняя их. Рядом с ее шалашом он остановился в нерешительности, осматривая сложную конструкцию из палок и веток, стены из шкур животных, соединительные колышки и кожаные ремни, удерживающие все на своих местах.
— Здесь я сплю, — сказала она.
Он так обезоруживающе улыбнулся, что она невольно отвела глаза в сторону.
Неужели Священная заглянула в самые потаенные уголки ее сердца? Движимая охватившими ее чувствами, Адика прильнула к нему и коснулась щекой его нежной щеки. От него едва уловимо пахло кровью, но этот неприятный запах перекрывал аромат свежих, едва распустившихся роз, а его редкая бородка была мягкой, словно лепестки.
Изумленный, он отпрянул назад, щеки его пылали огнем от смущения. Адика, сама ошеломленная своим напором и скоростью, с которой она чуть не потеряла голову при виде этого привлекательного человека, поспешно взобралась на ближайший к ней земляной укрепительный вал, с которого открывался прекрасный вид на деревню и поля, раскинувшиеся далеко внизу, реку и лесок, за которым чернел древний лес, обитель зверей и духов, диких волков и пугливых животных.
Раздался громкий собачий лай. Адика обернулась посмотреть, что случилось, и увидела, что собаки лают за спиной Алана, подталкивая его к ней. Он добродушно потрепал их по мордам, совершенно не испытывая страха перед их огромными челюстями, и последовал за ней; остановившись на полпути, он внимательно осмотрел склон укрепленного вала и насыпанную землю, расположение холма и простирающиеся вокруг него земляные насыпи. После чего неуверенно шагнул к ней и окинул долгим взглядом расположенную внизу деревню, окруженную низким забором, работающих на полях людей, лениво текущую реку и виднеющееся вдалеке, на краю леса, небольшое стадо пасущихся животных. Это была либо юная Урта со стадом коз, либо Деила с отарой овец.
Алан что-то поспешно произнес, но Адика не поняла ни слова, кроме того, что он был взволнован, указывая в сторону деревни, настолько, что начал спускаться вниз, скользя по влажной земле. Сначала она просто не могла оторвать взгляд, наблюдая за тем, как он двигается, уверенно и грациозно, пытаясь спуститься с вала. Он не был могучим, как Беор — одна лишь сила и никакого изящества в движениях, словно бык, неистовствующий в своем загоне; но не было у него и сдержанных, неуверенных движений, присущих Доррену, который был скромен и робок, поскольку из-за болезни не мог трудиться наравне с другими жителями деревни. Алан был молод и здоров, и она всем сердцем желала его, потому что он не боялся ее, потому что он был прекрасно сложен, потому что она была так одинока и что-то большее привлекало ее в нем, чем аромат роз, то, чего она не могла объяснить даже самой себе.