Дитя пламени
Шрифт:
— Быстрее, быстрее, — сказала Лаоина, подхватывая его слова. Позади них послышалось шипение, будто слепые змеи выбрались из пещеры и приближались к ним по спускающемуся тоннелю, выбирая верный путь благодаря нервным касаниям маленьких раздвоенных языков. Один из трупов преграждал путь в расселину. Лаоина оттащила его в сторону.
— Следуйте за мной, — произнес Двупалый.
Они погасили два факела, так что единственный источник света освещал им дорогу. Еще одно мертвое тело Проклятого они заметили на поверхности подземного пруда, из его рук и ног сочилась кровь, подхваченная водными струями, устремляющимися вниз, в пропасть.
Прохладная вода несколько смягчила боль в руке Алана, хотя начал раздуваться уже второй палец.
Двупалый пошел по следам феникса вниз по тоннелю, бегущему прямо, подобно выпущенной стреле. Один факел оплыл, и он зажег второй, а они все продолжали идти вперед, пока у Алана не заболели ноги. Он не мог согнуть уже три пальца, но решил, что лучше просто не смотреть на них. Адика попыталась заговорить с ним, но он попросил ее помолчать сейчас: Алан боялся, что ее страх за него передастся и ему.
Погас второй факел, и Двупалый зажег третий. Они все продолжали идти. Наконец каменный пол уступил место шероховатому песку.
Алан остановился и глубоко вздохнул.
— Соленая вода. — От терпкого запаха просветлело в голове. Головная боль исчезла. Сейчас он уже совсем не мог сжать руку. Ему казалось, будто она так распухла, что стала в два раза больше своего обычного размера, но когда он взглянул на нее в неясном свете, она выглядела почти как всегда.
Двупалый погасил факел. Уже было достаточно светло, и Алан заметил, как Двупалый положил наполовину сожженный факел рядом с другими на полку, высеченную в покатой стене, какие-то из них были новые, остальные такие же, как этот, полусожженные. Из узкого тоннеля они вышли на морской берег, такой длинный, что ни с одной стороны Алан не смог увидеть его края. Свинцовые облака сгустились на небе. На горизонте бушевал шторм. Ветер обжег его пальцы, словно змея еще раз вонзилась в искалеченную руку. Ярко-красные полосы бежали по локтю, предплечью, но там, где была закреплена повязка скролинов, они внезапно исчезли, будто их отрезали.
— Позволь мне взглянуть, — сказала Адика более настойчиво. Он протянул ей руку. Там, где ее пальцы осторожно касались его кожи, боль вспыхнула с новой силой. Он отвернулся, не желая смотреть на ужасную опухоль, побелевшую в тех местах, где она надавила на нее, будто эти участки руки уже погибли и разлагались.
Горе и Ярость бросились бежать вдоль берега, охотно разминая уставшие лапы. Многие тоннели выходили из этого утеса на морской берег. На отмели стоял корабль, но водные потоки не доставали до него: гладкие изгибы и белесая, сверкающая древесина.
Заметив, как пристально он смотрит на корабль, Адика заговорила, продолжая осматривать рану. В каком-то смысле ее голос, сухо излагающий факты, отвлек его от боли и от страха того, что может сделать змеиный яд.
— Только Проклятые умеют строить такие корабли, красивые, словно звезды на небе, и прочные, так что можно уплыть на другой край земли. На таких кораблях Проклятые пересекают морские просторы. Они прибыли с запада много поколений назад, во времена правления древних королев. Здесь, в землях людей, они создали новую империю на человеческих костях и человеческой крови.
— О Боже, смотри. — Он
За некоторое время до них здесь появлялся феникс. Корабль не горел, но пылали натянутые паруса. Огонь слегка опалил доски, но в целом они остались нетронутыми. Мертвые тела были разбросаны по пляжу, подобно выброшенному на берег мусору.
Даже злейший враг не заслуживает такой смерти — быть растерзанным на части и пылать в огне.
— Я сделаю тебе припарку, — сказала Адика, отпуская его руку.
— Куда улетел феникс? — встревоженно спросила Лаоина и пошла по берегу собирать оружие убитых.
Что это за движение на песке? Алан поспешил вперед и присел около тела. Он был один среди двух дюжин воинов из небольшого отряда, совершавшего набеги, все они были вооружены бронзовыми копьями и мечами, на внешней стороне деревянных щитов был прикреплен бронзовый лист, на котором были выбиты замысловатые сцены битв.
Грозные бойцы, только теперь они все были мертвы.
Человек застонал, послышались какие-то булькающие звуки. Его шлем с гребнем был наполовину сорван с головы, разорванная маска волка сбилась на сторону, но смертельная рана поразила его тело, когда острые когти птицы впились ему в грудь и проткнули легкие.
— Бедная, страдающая душа. — пробормотал Алан, присаживаясь рядом с ним на колени. Его гордый профиль чем-то напоминал ему принца Сангланта: тот же бронзовый цвет лица, высокие, широкие скулы, глубоко посаженные глаза, хотя глаза этого человека, словно у оленя, были бездонно-карими. Несмотря на многочисленные раны, он прошептал проклятия, еле двигая окровавленными губами, когда увидел, что Алан склонился над ним, и странным образом Алан почувствовал, что понимает его, этого преданного солдата, не сдающегося до самого конца: «Пусть вы сегодня убили меня, но вам никогда не победить мой народ, вражеское отродье».
— Тише, — произнес Алан. — Надеюсь, ты обретешь покой, брат…
Лаоина подошла к нему и вонзила копье в горло умирающему воину.
— Саанит! Пусть он умрет! — Она плюнула на лицо Проклятому.
Алан поднялся.
— Разве есть необходимость обращаться с ним жестоко, когда он уже умирает?
— Ты считаешь, быстрая смерть — это жестокость? Все же такая смерть лучше, чем уготованная их рабам-людям!
— Да, они поступают так, но это не значит, что мы должны стать такими, как они! Если мы позволим превратить себя в дикарей, тогда мы проиграем гораздо больше, чем одну битву! Если мы забудем, что значит быть милосердными, мы станем такими, как дикие животные. — Здоровой рукой он махнул в сторону мертвых тел, оставленных фениксом. Кровь пропитала песок вокруг них, и тоненькие кровавые струйки бежали в сторону моря, теряясь в волнах прибоя.
Лаоина воткнула копье в песок, очищая его от следов крови. Когда она подняла глаза, то встретила его взгляд, настороженно-почтительный.
— Быть может, в твоих словах и заключается правда. Но все же они должны умереть. — Вдруг она вспыхнула, взглянув на его раненую руку.
— Я не умру, — пообещал он ей. Но внезапно вспомнил Лавастина и то, как проклятие Кровавого Сердца постепенно превратило графа в камень. Когда Алан прикасался к своим распухшим, горящим пальцам, они нестерпимо болели, но он все еще чувствовал кость, плоть и кожу. Даже повернуть запястье было невыносимо больно, так что он чуть не терял сознание. Но он не обратился в камень.