Дитя Плазмы. (Сборник)

Щупов Андрей Олегович

Ноги у Гуля подломились, и, чтобы не упасть, он поспешил сделать шаг.

Пробормотал:

— Видишь, ты оказался прав. У них такая же кровь, как у нас.

— Такая же… — эхом отозвался капитан.

— Ничего, оживет. — Гулю мучительно захотелось присесть, и он опустился на ближайший валун. — Как все получилось?

— Просто… Он выскочил и поднял пистолет. Я тоже поднял, но выстрелил раньше. Он упал.

— Ты не виноват, — пробормотал Гуль.

— Разумеется. — Володя поднял глаза. — Послушай, Гуль, а что ты будешь делать, если увидишь среди них себя?

— Как

это себя? — Гуль растерялся.

— Ты считаешь это невозможным?

— Нет, но…

— Словом, ты об этом не думал.

— Нет, — признался Гуль.

— Жаль. А я вот думал. Оживет он или нет, это не столь важно. Я выстрелил, он упал. В мыслях своих я убил.

— Что за вздор!..

— Это не вздор. Может, я излагаю скверно, но… Понимаешь, я вдруг понял, что, покажись из этой пещеры не Сван, а мой или твой двойник, я снова бы выстрелил. Испугался бы, но выстрелил.

— Правильно, потому что мы оба знаем, что они двойники.

— Разве от этого легче? — В глазах Володи мелькнуло злое отчаяние. — Разве они — не такие же, как мы?

— Но два «я» — разве это возможно?

— Откуда я знаю? — Капитан покосился на убитого. — Ты только представь себе: еще один Гуль! Он — это ты, и наоборот. До молекулы, до атома. И Бог с ней, с внешностью, я не о ней. — Володя вздохнул. — Неужели ты не понимаешь? Это же чудо!.. Еще один Гуль. Это даже ближе, чем брат. Потому что это полностью ТЫ!

Гуль поежился. Дымчатая кутерьма окутала их. Горы пропали, словно кто-то раскинул над головами шатер. Крохотная площадка — все, что осталось на их долю. За пределами этой площадки воздух становился плотным и непроницаемым.

Гуль, пугаясь, расслышал удары собственного сердца. Пульс замедлялся, а вместе с ним, казалось, останавливалось и время.

Тяжелым, задыхающимся поездом оно стремительно сбрасывало скорость, разгадав на входном светофоре комбинацию огней, лишающую права на движение.

Эти фокусы давно уже не забавляли Гуля. Привстав, он ощутил, что ноги его дрожат, и снова присел. Володя же погружался в себя, не замечая ничего вокруг.

— Ты знаешь, я, пожалуй, мог бы дружить с самим собой, — признался он. — И был бы счастлив такой дружбой…

Пальцами помассировав шею. Гуль хрипло спросил:

— А может, тебе стало бы скучно? С самим собой? Как ни крути, ничего нового: одни и те же мысли, одно и то же настроение.

— Да нет же! — с жаром воскликнул Володя. — Я задавал себе этот вопрос.

Нет, Гуль! Мы ведь никогда не знали себя толком. А в каждом из нас — бездна, бесконечность, на познание которой уходит жкзнь. Это не может быть скучным. Все, что напридумывало человечество, так или иначе крутится вокруг личности. Философия, искусство, политика… Нам и космос, вероятно, нужен только для того, чтэбы взглянуть на самих себя. Тысячелетия мы раскручивали один и тот же волчок, а он то и дело заваливался. Это не от простого. Гуль.

Все наши нескладности оттого, что слишком много в нас понапичкано дряни, и, возможно, двойники — тот самый шанс, что позволит кому-то излечиться при жизни. Понимаешь?.. Я чувствую здесь РАЗУМ, Гуль, чужой и невероятно мощный, бросающий

нам даже не соломинку, а целый канат. Надо только увидеть и воспользоваться.

— Почему же мы не видим?

— Да потому что стреляем в самих себя! — прошептал капитан. — И мы с тобой ТОЖЕ могли выстрелить!

— Но ведь не выстрелили?

— По случайности!.. Там, — капитан указал в сторону пещер, — лежит еще один наш добрый знакомый: Ригги. И догадываешься, кто его? Он же сам. Сам себе в ногу и сам себе в висок. Теперь ты понимаешь, о чем я?.. Мы не только не принимаем двойников, мы испытываем к ним особую ненависть, мы их боимся, как свидетелей того неведомого, что у каждого из нас в душе. И потому убиваем с особым азартом, как убивали бы смертельнейшего врага.

— Они не умрут, — упрямо пробубнил Гуль. — Ты же знаешь, здесь не умирают.

Капитан устало посмотрел, взгляд его отражал старческую немощь.

— Умирают, Гуль. Еще как умирают… И ты, и я — все мы так или иначе обратимся здесь в каинов.

— Только не надо про всех! — рассердился Гуль. — Каины, авели, всеобщее братство… Знакомо до зубной боли! В конце концов, я никого не убивал и убивать не собираюсь. Прибереги красноречие для тех, кто заслуживает. Для Пилберга. Он такому собеседнику только обрадуется. А я, если помнишь, предлагал совсем другое.

— Уйти отсюда?

— Да уйти!

— Но куда. Гуль? — Капитан произнес это таким пустым и безжизненным голосом, что вся злость Гуля моментально испарилась.

— Домой, Володя, — быстро и суетливо заговорил он, — на родину. Нам же есть куда идти… Они же не искали как следует! Им все равно! Что здесь, что там…

— Иди, Гуль. Если хочешь, ищи. Я не верю, что отсюда можно выбраться. А теперь уже и не очень понимаю, нужно ли вообще отсюда уходить.

— Но почему?! — Гуль стиснул пальцами собственное колено. Какого черта ты здесь забыл?

— Не здесь, — вяло улыбнувшись, капитан коснулся своей груди. — Вот здесь.

Гуль… Что-то произошло с моими географическими понятиями. Мне уже все равно, где я буду находиться. Там или тут…

— Я тебя не понимаю.

— Я сам себя не понимаю. Но возвращаться не хочу.

Ослепнув от внезапной догадки, Гуль сипло предположил:

— Ух не собираешься ли ты отправиться к Мудрецам?.. Володя! — Гуль встревоженно засуетился. — Володька, это же смешно, в конце концов! Просто чушь собачья!.. Что ты знаешь о них? Ровным счетом ничего!..

Не произнеся ни звука, Володя поднялся и, сделав шаг, скрылся за густой клубящейся пеленой. Гулъ метнулся за ним, но ударился о твердую поверхность и упал. Стиснув рукоять автомата, свирепо ткнул стволом в туманное пространство. Он не поникал, как мог здесь пройти капитан. В метре от его ног годнималась высокая скала. Багровый мирок снова подбросил фокус.

Вскипающий пузырями воздух закручивался в смерч, дымчатые нити вились перед глазами. Вытянув руки. Гуль осторожно двинулся вдоль скалы. Ноги ступали в невидимое, и каждую секунду он ждал, что сорвется в притаившуюся пропасть или нечто подлое, болезненно-острое, прицелившись, ударит из тумана в лицо.