Дитя Плазмы. (Сборник)
Шрифт:
Я перечел написанное и остался недоволен. Какая-то чертова путаница: громила-горилла, голые пятки, чеснок… Все вроде бы раскручивалось как надо, но чего-то при этом явно не хватало — или же наоборот было чуточку чересчур. Со вздохом украсив листок очередным крестом, я вернулся к своим баранам.
Было скучно и жарко, но долг обязывал повиноваться и, обосновавшись в информатории города Знойного, я занимался тем, что нарушал старинную заповедь, советующую не гоняться за двумя, а уж тем более за тремя зайцами одновременно. Но кто не хочет походить на Юлия Цезаря! Пытаясь завершить главу из детективного романа, я раскачивался на ножках стула и, поскрипывая извилинами, гадал о странной подсказке шефа. Попутно слух мой внимал через вставленный в ухо музыкальный кристалл симфониям Ажахяна, а пальцы лениво мусолили подшивки с результатами медицинских освидетельствований всех восьмерых потерпевших. По сути дела я уже влез в тайну личности — и влез по самую маковку. Осознавать это было не очень приятно,
Заниматься делом следовало, конечно, там, где это дело свершилось. Поэтому, покинув художника, уже в 12–00 посредством репликатора я переместился в Знойный — эпицентр событий. Кроме маузера, набора испанских стилетов я прихватил с собой еще кое-какой инструментарий оперативника, но пока главным моим инструментом был ум — и в 12–30 я сидел в информатории, положив себе задачей не выходить из зала до тех пора, пока что-нибудь не проясниться. Кажется, я всерьез рисковал застрять здесь навечно. Стрелка на моих часах приближалась к шести, а желанным прояснением по-прежнему не пахло. Трижды я обращался к медкартам клиентов и трижды начинал закипать от всех этих терминов, психотестов и фигограмм энного рода. В ухе надрывно звучали фанфары, и вихляющимися созданиями мысли дергались и изгибались под музыку Ажахяна. Им было плевать на диагностические таблицы и на тонусные показатели моих пациентов. Единственное, что я усвоил, это то, что все мои гении с точки зрения медицины были совершенно здоровы. Отклонения в ту или иную сторону не превышали известных пределов, меланхолия, флегма и раздражительность присутствовали, как и должно присутствовать подобным качествам у всякого нормального гения. Словом, я буксовал — и буксовал абсолютно во всем, включая и написание любимого романа. Разумнее всего было встать и уйти, но я сделал это только тогда, когда стрелка достигла шестичасовой отметки. Что поделать, моя слабость — круглые цифры. Я ухожу и прихожу только под бой часов, и, глядя на мои отчеты, шеф прицокивает языком, начиная ерзать в своем троноподобном кресле. Он не верит в мою скрупулезность. Бесконечная вереница нулей приводит его в ярость. Мой шеф — и в ярости! Вообразите себе эту картинку и вы поймете мой восторг!.. Впрочем, я, кажется, отвлекся.
Итак, в 6-00 я покинул здание информатория и оказался на остывающей после жаркого дня улице. Рассерженно шипел перегретый мозг, внутренний голос, к которому я тщетно взывал, позорно помалкивал. К слову сказать, я перечитал массу детективной литературы. Несколько тонн — наверняка. Однако для меня по-прежнему загадка — каким образом распутывали свои дела все знаменитые сыщики. Во всяком случае — подавляющее их большинство. Треть книги они ухмыляются и костерят тупоголовое начальство, еще треть — пьют виски и дерутся с кем ни попадя, однако в конце последней трети все вдруг раскручивается само собой и шальная волна выбрасывает ухмыляющихся пьянчуг к переполненному пальбой финишу. Все главные противники словно по сигналу вылезают из своих берлог, и единственное, что требуется от нашего героя, это с должной скоростью и в должном направлении поливать пространство смертоносным свинцом. Далее наступает блаженная тишина, приводящая за руку благодарную красотку, которая тут же бросается нашему герою в объятия. Вот такие вот пироги — без малейшего намека на какой-либо анализ, мысленное напряжение и психическую усталость. И, сказать по правде, несмотря на все мои потуги, логика этих суперменов по сию пору остается вне моего понимания, а их стремительность мне попросту не по зубам. То есть, я мечтал бы работать подобным образом, но заранее знаю, что ничего путного из этого не выйдет, и потому действую по собственному рецепту. А именно — пихаю и пихаю в себя все без разбора, читаю, расспрашиваю и запоминаю. Меня интересует все, мало-мальски касающееся дела. Это длится до тех пор, пока не наступает момент, когда я чувствую, что еще немного — и проглоченное разорвет меня на части. И тогда я останавливаюсь, замирая в ожидании. Всякой пище требуется время для добротного усвоения. Главное — чтобы среди проглоченного не оказалось откровенной отравы. Чем доброкачественнее информация, тем быстрее можно ожидать результата. И чудо свершается! В конце концов просыпается то, что я называю внутренним голосом. Этот самый голос и выдает мне пару-тройку неплохих идеек. Вот, в сущности, и все — куцая методика, описывать которую не возьмется ни один из литераторов. Потому что — утомительно, тоскливо и, кстати говоря, не столь уж и эффективно…
Сунув в зубы сигару, я побрел вниз по улице. По дороге забрел в кафе и попросил порцию виски. На меня взглянули, как на сумасшедшего. Тогда я нахмурился и потребовал бифштекс с кровью. Добрые толстяки в фартуках, обслуживающие заведение, жалобно заморгали. Они не могли понять меня. Не не хотели, а не могли. Мне стало грустно. Конечно, эти буфетчики не прочли за жизнь ни одного стоящего детектива. Достань я свой маузер, они и тогда бы ничего не поняли. Прелести минувших реалий безвозвратно отошли в прошлое. Я мог любоваться ими только мысленно и издалека. Эх,
Сжалившись, я произнес слово «сок», и толстяки в фартуках обрадованно засуетились. Мне принесли шесть или семь стаканов, в каждом из которых плескалось что-то свое, отличное от содержимого соседей. Может быть, эти доброхоты полагали, что я стану копаться и выбирать, но они ошиблись. Ей богу, им стоило прочитать хотя бы Дойля или По. Я махом выдул все принесенное и с заметно округлившимся животом вышел на улицу.
Усевшись на первую подвернувшуюся скамеечку и прислушиваясь к бульканью в желудке, я попытался еще раз проанализировать ситуацию. Итак, что я знал и что давали мне мои знания? А знал я, что все восемь случаев произошли в городе Знойном или поблизости от него. Что начались они в разное время с разрывом от двух недель до двух дней без всякой видимой связи. Что только один из потерпевших перепугался всерьез, решив обратиться в отдел расследований. Требовалось выяснить, кто за этим всем стоял и для каких таких целей все это затевалось. А может, в самом деле какие-нибудь инопланетяне из соседней галактики? Или все-таки шайка завистников?..
Выпитое позывало встать и отправиться на поиски укромного уголка, но я мужественно продолжал сидеть. В голове царила форменная несусветица. Одни мысли вытеснялись другими, а внутренний голос по-прежнему предпочитал помалкивать. Вместо него в мозгу похрюкивали фанфары и злорадно бухал ударник. Свирепо посмотрев в сторону кафе, за широкими стеклами которого сновали пухлолицые официанты, я грузно поднялся.
Что ж… Значит, первым быть Ажахяну с его безумными симфониями.
Билета на симфонический концерт я не достал. Поскольку Ажахян слыл гением, зал оказался набит битком. Кроме того, концерт давно начался. Но нам ли, олененогим, смущаться столь вздорным препятствием!..
Не хуже заправского ниньдзя я вскарабкался по фигурной лепнине на второй этаж и, ступая по широкому карнизу, очень скоро обнаружил незапертое окно. Уже в коридоре, прижавшись к стене, проверил на всякий случай обойму пистолета, помешкав, двинулся в сторону знакомого скрежета фанфар. Судя по всему Ажахян обожал фанфары. Без них свои симфонии он просто не мыслил.
Я успел вовремя. Стоило мне войти в зал, как грянули заключительные аккорды, рояль зарыдал, выдавая прощальную руладу и ряды справа и слева от меня стали подниматься, молотя изо всех сил в ладоши. Я ошеломленно завертел головой. Фаны были еще те. Во всяком случае визжать и хлопать они умели. От истерических «брависимо» хотелось зажать уши. Размахивая букетами, как пращами, самые нетерпеливые из зрителей уже пробирались к сцене. Ей-ей, какой-то массовый психоз!
Неожиданно я сообразил главное. Если Ажахян снова в ударе и преспокойно играет, то при чем здесь я, мой шеф и все наше многотрудное следствие? Ведь мы-то полагали, что дарование свое он утерял, а, стало быть, каким образом происходит то, что происходит?..
Я протиснулся чуть вперед и приподнялся на цыпочках. Шумливые обстоятельства не очень способствовали аналитическому процессу. Кроме того я заметил, что плотный человечек, оставив рояль и оркестрик на растерзание поклонников и поклонниц, осторожно пятится со сцены. Он явно намеревался удрать, и это мне не понравилось. Размышлять было некогда. Взрезав плечом толпу, я устремился за композитором. Теперь он уже не пятился, а откровенно бежал. Несчастный! Он знать не знал, с кем имеет дело. Возможно, я слабо разбираюсь в музыке и ничегошеньки не смыслю в живописи, но бегал я превосходно. И даже шесть стаканов выпитого сока не представляли серьезной помехи. В несколько прыжков обставив наиболее прытких из конкурентов, я помчался за жертвой скачками гепарда. Он уже вырвался в фойе и с нотами под мышкой семенил впереди. Я понял, куда он стремится, и поднажал. Дверце суждено было захлопнуться перед лавиной приближающихся букетов, но в кабинке репликатора мы оказались с маленьким гением одновременно. Обнаружив меня за своей спиной, композитор задохнулся от возмущения.
— Ну, знаете! Это уже слишком!..
Жестом достойным английского лорда я продемонстрировал ему свой жетон и торопливо произнес:
— Сожалею, мсье композитор, но дело коснулось множества судеб. Именно поэтому мы осмелились обратиться к вам. Вы ведь тоже одна из жертв…
— Жертв? — он нахмурился. — Что вы имеете в виду?
— Да, я не оговорился. Именно жертв. Ради них я и решился на столь бесцеремонную попытку завязать беседу. Если можно, скажите, не происходило ли с вашим дарованием каких-либо странных перемен? Я имею в виду последние недели.
— Ага, вон, значит, откуда ветер дует, — композитор продолжал хмуриться, но голос его звучал уже более миролюбиво. — Вообще-то обычно меня называют маэстро, так что если вас не затруднит…
— Разумеется, маэстро! Тысяча извинений! — мысленно я чертыхнулся. Снова начинались причуды, а с ними и мои муки.
— Стало быть, вы из отдела расследований?
— Вы проницательны!
— Да, но каким образом вы узнали?.. Хотя верно. Для вас это должно было быть, не слишком трудно. Но… Хорошо… Так… — Он о чем-то думал, размеренно кивая своим мыслям. — Что ж, короткий разговор не отнимет у нас слишком много времени.