Дитя среди чужих
Шрифт:
Это хорошо. А плохо то, что нечто, ползающее по нему – кусающее его – ползает и по фонарю. И все же ему нужно видеть, поэтому что остается? Он поднимает фонарик, нащупывает металлический выключатель и большим пальцем выдвигает вперед.
Свет вспыхивает, озаряя его маленькую личную обитель успокаивающим белым сиянием. Педро уже плачет, но события развиваются так быстро, ему точно нужно держать себя в руках и убираться отсюда ко всем чертям.
Морщась от непрерывных уколов в ноги, ступни и кисти, он первые несколько секунд просто направляет луч света вокруг себя. Его пятнадцатилетний мозг не может полностью осознать, на что он смотрит,
А еще крепкие.
Они выглядят точь-в-точь как стены старого дома, пробить которые возможно лишь кувалдой, ну, или бесконечно долго кулаками, ногами и когтями…
Педро громко шипит и хлопает себя по шее. В ответ чувствует еще два быстрых укуса: один в горло, другой в мякоть плеча. Его ступни словно уткнулись в раскаленные иглы. Слезы, сопли и пот текут по его лицу, и он смахивает что-то, ползущее по подбородку.
Он направляет луч фонаря на землю, и – когда понимает, что на него напало,– его грудь сжимается, а горло сводит. Чувство, как будто ты кто-то другой, берет верх, ощущение выхода из тела, что сопровождает первые стадии шока, берет его за руку и крепко сжимает.
Земля покрыта гигантскими ярко-красными муравьями.
Педро слышит протяжный, неровный стонущий звук. Как пожарная сирена вдалеке или призрак, выскальзывающий из темного чулана и машущий в воздухе своими прозрачными руками, приближаясь к кровати.
«Его издаю я»,– понимает он, но не может остановиться. Первобытные стоны продолжаются, пока он изучает свои ноги при свете и видит, что муравьи больше не просто покрывают землю, но теперь и тонкий матрас, на котором он стоит,– как сдувающийся спасательный плот или случайный кусок дерева в трясине зыбучих песков, который засасывает вниз, дюйм за дюймом. Вот только Педро и его матрас не тонут. По крайней мере, ему так не кажется.
А это значит, что количество красных муравьев растет.
– Да сколько их! – орет он, громко всхлипывая, но боясь пошевелиться; ему кажется, что он не может сойти с матраса, не должен. Прерывистое дыхание становится слишком быстрым, а перед глазами появляются пятна. Он проводит рукой по лбу, чувствуя, как первые насекомые выползают из волос и опускаются на лицо. Другие забираются вверх по правому уху, через мочку, в туннель, ведущий к мозгу. Он засовывает палец в ухо и чувствует приятное хлюпанье муравья, но не раньше, чем тот сильно укусил его, глубоко в канале. Он воет от боли и понимает, что ситуация выходит из-под контроля. У него нет выбора – ему нужно найти выход – и быстро!
Педро вращается по кругу, но сколько бы раз он ни смотрел на них, стены все те же – белые и твердые. Он направляет луч фонаря прямо вверх, ожидая увидеть синий брезентовый потолок, но его там нет; там вообще ничего нет. Стены просто уходят все выше и выше в облачную тьму, как будто он находится на дне глубокого колодца, где нет ни лестницы, ни свисающей веревки, за которую можно ухватиться.
Выхода нет.
– Помогите! – кричит он.– Помогите мне!
Его голос звучит приглушенно, словно он кричит откуда-то из-под земли. Парень снова смотрит вниз и с ужасом видит, что уровень муравьев достиг его голеней. Он больше не видит ни земли, ни матраса, ни подушки, ни собственных ног.
– ПРЕКРАТИТЕ! –
Но Педро кажется, что он стоит в глубокой ванне с включенным до упора краном, вода льется так быстро, что заполняет все вокруг, и прилив не остановить.
Отчаяние захватывает, когда муравьиный пол поднимается до бедер. Он больше не чувствует своих ног. Он устал, и у него кружится голова. Тело с головы до ног покрыто насекомыми, и все они кусают, кусают, кусают. Они в ушах и в носу. Педро делает все, что в его силах, чтобы держать рот закрытым, но знает, что это только вопрос времени, и ему надо предпринять хоть что-то. Снова позвать на помощь. Кричать, пока кто-то его не спасет.
Он отчаянно оглядывается, пытаясь что-то придумать, и видит, что стены больше не белые, а красные. Красные и дерганные от теней. Муравьи заполонили стеклянную головку фонарика, и рука, держащая его, стала очень тяжелой. Педро медленно опускает руку, и муравьи проглатывают ее, потому что теперь поднялись выше пояса. Они на нем, они внутри него, и они продолжают расти.
Мальчик в последний раз смотрит вверх, в вечную тьму, но крошечные тельца ползают по его глазным яблокам, и вскоре он ничего не видит.
Умирая, он открывает рот, чтобы помолиться за свою душу. Муравьи жадно проникают в последнее отверстие.
Он тонет, и оцепенение и темнота почти овладели им, но в нем теплятся последние мгновения жизни.
Он клянется, что слышит, как муравьи забивают ему уши и рот, смеясь и болтая, пока пожирают его. Кажется, они говорят: «Подожди. Подожди. Еще не все…
Тебе еще так много предстоит испытать».
6
Грег прожил с Дженни всю свою жизнь. Они родились с разницей в несколько минут (Дженни вылезла за три минуты сорок пять секунд до Грега), оба опухшие, взбешенные и ревущие так, словно их кожа горела. Маленькими детьми они жили в трейлере недалеко от Бейкерсфилда, штат Калифорния. Когда их мать умерла, отец продал трейлер, бросил их в свой старый красный пикап (все их скудные пожитки покоились в багажнике) и направился на север.
Их новый дом был не столько домом, сколько хижиной, и хотя он был окружен лесом и пологой грядой зеленых холмов, для Грега и Дженни это была едва ли не самая уродливая дыра, в которой когда-либо приходилось находиться. До школы нужно было ехать на автобусе сорок пять минут – в одну сторону,– и единственные развлечения в доме,– телевизор, комиксы или перепалки в лесу.
Когда дети подросли и их отношения стали физическими, им это показалось самым естественным развитием в мире.
Сколько ночей они спали бок о бок? Грегу казалось, что уже тысячи. Как дети, подростки и взрослые. Просто услышав дыхание своей сестры, он знал, крепко ли она спит или просто дремлет. Знал, что иногда она разговаривала во сне, временами крепко обнимала его и бормотала быстрые, бессмысленные слова ему на ухо, горячее дыхание вылетало с неизвестными языками, будто она была одержимой.