Дитя среди чужих
Шрифт:
– Тогда как мы попадем в офис?
– Мы пойдем. Пешком,– сказал папа, и Генри почувствовал, как пальцы отца сомкнулись сильнее. Ободряюще сжали.
Когда они проходили мимо синей автобусной остановки, Генри изучал лицо пожилой женщины, ожидающей на скамейке. Она улыбнулась Генри, и он улыбнулся в ответ, помахав ей рукой. Ее глаза заблестели, и Генри подумал, что она красивая. А еще от нее пахло арахисовой пастой, отчего ему захотелось есть, и он потянул папу за руку.
– Пап, а мы можем там поесть? Я все еще голоден.
Его отец не ответил, а просто продолжил
– Так слишком быстро, пап,– сказал он, но игриво, потому что вовсе не был против.– Мы торопимся, да?
– Нет,– ответил отец и остановился. Он посмотрел вниз на Генри. Ну, не совсем на него. Он как бы смотрел… сквозь него, будто обращался к тени Генри, а не к нему самому.– У меня больше нет работы, сынок. Ее забрали. Понимаешь?
Генри кивнул, но в животе расцвело что-то холодное. Взрослым нужна работа, потому что она приносит деньги. А деньги – это все. Без денег все будут бездомными и голодными.
Его отец покачал головой, словно отгоняя комара, а затем продолжил идти. Генри все еще анализировал новую информацию, изучал ее, словно странный предмет, найденный в лесу, и делал все возможное, чтобы не отставать. Он силился понять, как в офисе может быть детский день, если у папы больше нет работы. Генри хотел спросить, но боялся, что это расстроит папу или и того хуже – заставит понять, что все это было ошибкой, и придется пойти в школу. Тогда Генри опоздает, и миссис Фостер будет раздражена. С ней такое часто случалось, когда дети разбрасывали вещи, разговаривали, когда не надо, или слишком громко смеялись. Она часто раздражалась, и ей уж точно не понравится, если Генри придет поздно. Поэтому Генри держал эти страхи при себе.
Они свернули за угол другой улицы и оказались на большой дороге. Генри знал, что она называется Флетчер-авеню, потому что успел выучить. Машины проезжали намного быстрее, а папа все продолжал идти. На другую автобусную остановку? В новый офис? Генри снова и снова прокручивал в уме варианты, пытаясь понять, куда они направляются. В парк? Но он в другой стороне, на Сикамор, где они жили, в конце улицы. Генри вдруг задумался, села ли на автобус та женщина, от которой пахло арахисовой пастой, но отвлекся, когда мимо с ревом проехал большой грузовик, и выхлопной газ ударил им в лица. Генри приложил свободную руку к левому уху, перекрывая шум.
– Слишком громко, папа! – закричал он, потягивая за мясистую руку отца.
Папа остановился, повернулся и посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. Генри решил, что он за чем-то наблюдал, поэтому тоже обернулся и увидел ярко-синий автобус, заворачивающий за угол в конце улицы.
– Мы сядем на автобус? – перекрикивал Генри гогот чаек и шум проносящихся мимо машин.
Джек Торн отпустил руку сына, сел на корточки и посмотрел ему в глаза. Генри улыбнулся и положил пухлую ручку на папино лицо.
– Ты этого не помнишь,– сказал Джек,– ты был еще маленьким, едва ли ходил. Но однажды… ты тянулся ко мне. Я сидел за столом. Я
Генри нахмурился, не помня такого, но все же недовольный, что так сделал.
– Прости, папа.
– Нет! – ответил он так громко и резко, что Генри испугался, и волосы на его затылке встали дыбом.– Нет,– повторил Джек, поглаживая Генри по голове.– Дело в том, что я разозлился, очень сильно, не думал трезво. Я потянулся к бумагам… ты упал…
Генри увидел, как по небритой щеке отца ползет слеза к самому подбородку. Его глаза будто покрылись пленкой, видя лишь воспоминание.
– Я тебя уронил. Ты ударился головой об пол. Ты не поранился. Наверное, просто испугался. Мы все испугались. Твоя мама была в бешенстве…
Джек осекся и скорчил на это воспоминание рожицу, которая почти напоминала улыбку. Наполненную болью и сомнением.
– Так вот, я хотел извиниться за это. Прости, что уронил тебя тогда. Я люблю тебя, сынок.
– Я тоже люблю тебя, папа,– сказал Генри, и отец крепко его обнял. Тогда Генри было все равно, куда они идут, его не волновала квартира, Гром, двор и дети в школе. Папа казался таким сильным и теплым, что Генри улыбнулся, зарылся лицом в синюю папину рубашку и закрыл глаза, вдыхая запах. Он хотел, чтобы это объятие длилось вечно, потому что они уже давно так не обнимались.
– Я никогда не оставлю тебя, сынок,– сказал отец.
Джек встал, все еще крепко держа Генри на руках. Генри прижал свою щеку к щеке отца и почувствовал холодные, мокрые слезы. Он хотел что-то сказать, спросить, почему тот плакал, но тут они двинулись.
Генри открыл глаза и увидел, что они вышли на дорогу. Он посмотрел вверх, поверх папиного плеча, в бескрайнее голубое небо. Мир закружился, когда его отец повернулся, и Генри увидел размытое пятно сигналящих машин, разноцветных людей, машущих с тротуара, а потом в его ухо ворвался громкий голос отца:
– Не смотри!
Мочевой пузырь Генри опорожнился прямо в джинсы, и он закричал, увидев несущийся на них автобус с ревущим клаксоном. Долю секунды мальчик боролся с крепкой хваткой отца; инстинкты взяли свое, и он толкался изо всех сил, чтобы вырваться. Раздался механический рев и глухой хруст, а затем Генри полетел. Он услышал, как кричит чайка или женщина, и ему тоже захотелось закричать, но у него не хватило дыхания.
Что-то большое и тяжелое вонзилось в его маленькое тельце, и мир погрузился во тьму.
2
Сознание Генри очнулось, и полились звуки.
Голоса. Кто-то кричал. Боялся. Плакал. Откуда-то слышалось: «О господи, о господи» снова и снова. Женский голос. Истеричный. Раздался гудок. Еще голоса – торопливые, деловитые.
Его мертвое тело подняли, и чувство полета было очень сильным, хоть он и не ощущал физической оболочки. Не было боли. Была только теплота.