Дитя Всех святых. Цикламор
Шрифт:
Он возносил молитвы за Теодору – здесь, в этой часовне, так напоминавшей ему церковь Гроба Господня. И внезапно Анна осенила мысль, никогда прежде не приходившая ему в голову. Он подумал даже, что его надоумил на это дух ушедшей жены.
Пусть порой и складывается впечатление, будто призраки сами выбрали для себя то или иное существование, – все-таки они являются душами наказанными и несут свой жребий до тех пор, пока Бог не сжалится над ними и не положит конец их блужданиям, даровав им вечный покой. Вот этой-то милости и просил Анн
После отпустительной молитвы, когда оба тела подняли, чтобы предать земле под алтарем, Анн, ко всеобщему удивлению, велел не трогать останки Теодоры. Когда народ начал расходиться, кости «волчьей дамы» по-прежнему оставались на поверхности.
Выйдя наружу, Анн обратился к Диане:
– Хотите выйти за меня?
Девушка вздрогнула.
Анн продолжил:
– Я не прошу сделать это сейчас. И не только из-за нашего траура. Мы не можем пожениться, потому что вы подданная герцога Бургундского, а я – француз. Но придет день, и Франция с Бургундией объединятся. В тот самый день я положу конец моему вдовству и приеду просить вашей руки… Диана, что вы мне ответите тогда?
– Я скажу «да» – от всего моего сердца!
– Я уезжаю. Мой прадед жив. Я должен вернуться к нему.
– Возьмите деньги, которые предлагали за вас, – и от англичан, и от сеньора д'Орты. Вы наверняка сумеете выкупить ваш титул у герцога Бретонского.
– Я не могу принять их. Вы небогаты.
Диана слегка улыбнулась – в первый раз после пережитого горя.
– Прошу вас… Сделайте это из любви ко мне. Я хочу быть дамой де Вивре!
– Диана!
Она вновь посерьезнела.
– Что вы собираетесь делать с останками вашей жены?
– Увезу с собой. Похороню в ее земле, в Куссоне. Мне кажется, только там она обретет, наконец, покой.
Анн уехал в тот же день вместе с Филиппом Мышонком. Он был в черном и собирался носить это одеяние до того дня, когда вернется к Диане. Анн сидел на Безотрадном, его будущий славный оруженосец – на лошади Теодоры.
Диана захотела подарить ему Зефирина, самое дорогое из того, чем владела. Это был величайший залог ее любви. Анн доверил его Мышонку, который полюбил сокола с первого взгляда. Мальчуган пришил себе на плечо кусок кожи и поклялся, что отныне всегда будет носить свою драгоценную птицу, как прежде делала сама Диана.
Они отбыли, когда уже вечерело. Анн торопился скрыться из виду, чтобы избежать излияний чувств, которые могли оказаться невыносимы. За ними подняли мост, механизм которого освободила оттепель.
Анн уставился в холку Безотрадного, сосредоточившись на стуке его копыт. Ему удалось не увидеть донжона, вырисовывавшегося на красном закатном небе, ему удалось не слышать журчания Ионны, освободившейся ото льда. Но он не мог избавиться от перестука костей Теодоры, которые вез притороченными
Теодора, которая так часто и так долго ездила на Безотрадном. Теодора, которая добралась вместе с ним до Иерусалима! И как только животное выдерживает подобную ношу? Как не взвивается на дыбы от страдания?
Теодора, сидевшая позади него в тот день, когда он спас ее от волков! Теодора, чью руку он все еще ощущал на своей талии; Теодора, чье дыхание осталось на его шее; Теодора, от которой осталось лишь сухое пощелкивание, мертвый перестук…
Месяц проступил на светлом небе. Анн остановился, молча глядя на этот образ небесного покоя…
Луна, Диана, ее губы в ту ночь, когда он держал ее висящей меж небом и землей… Голос Дианы – эхо, приносившее слова любви из камина, 29 февраля, мех бербиолеток… А потом еще Орта, а потом еще Мортфонтен, а еще Куссон – и все остальное! Почему столько счастья и столько горя вперемешку? Почему?
Как удается людям переходить от таких высот к таким безднам? Как удается им изображать спокойствие, бесчувствие, безразличие? Им следует постоянно кричать – от отчаяния, от возмущения, любви, желания! Как же им удается уподобить себя камням и деревьям? Как, как им это удается? Боже, как?
Это стало сильнее его. Человеку надлежит кричать, и Анн закричал, испустил в небо ужасающий вопль, звериный, безумный, где соединились ужас, слезы, смех – все, что порождает человеческое сердце. Мышонок сделал на своей лошади настоящий кульбит и еле успел схватить Зефирина, в испуге забившего крыльями.
– Что с вами, монсеньор?
– Кричи! Кричи вместе со мной, Мышонок! Твои отец и мать были убиты у тебя на глазах. Как ты можешь не кричать? Как можешь притворяться?
– Монсеньор…
Анна сотрясали рыдания, голос надломился.
– Все, что меньше крика, – ложь.
Глава 15
БДЕНИЕ НАД ОРУЖИЕМ
Вивре совсем близко… В погожий апрельский день Анн заново открывал для себя знакомый пейзаж: справа море, вдалеке – изящный силуэт аббатства Мон-Сен-Мишель, вокруг расстилается зеленая равнина, луга с пасущимся скотом, кое-где домики под соломенными крышами, а впереди медленно вырастает холм с пологим склоном. Добравшись до его вершины, они увидят замок!
По мере того как путники продвигались вперед, Анна охватывало все возраставшее волнение. Десять лет прошло с тех пор, как он покинул эти места. Родина его предков осталась точно такой же, во всех подробностях, зато сам Анн стал совсем другим, и этот контраст представлялся юноше нестерпимым.
Все случившееся с ним за эти десять лет было необычайно. И не только потому, что он побывал на краю света: самое фантастическое путешествие он проделал внутри самого себя. Конечно, любое человеческое существо изменяется в период между своими десятью и двадцатью годами, но измениться до такой степени – невероятно!