Дитя Всех святых. Перстень со львом
Шрифт:
— Мой лев!..
Вот так этот малыш, дитя Всех святых, которого родители решили назвать Франсуа, и приготовился прожить свою исключительную жизнь. Маргарита, склонившаяся над его колыбелькой, знала, что на его долю отпущен целый век, но чем наполнится этот век, ей было неведомо.
В тот же самый день, 1 ноября 1337 года, в День всех святых, Генри Берджер, епископ Линкольнский, прибыл в Париж и направился в Нельскую башню, где тогда находился королевский двор. Он вез послание от своего государя, Эдуарда III Английского, королю Франции Филиппу VII. Это было объявление войны, составленное по всем правилам. Пока еще никто не отдавал себе в том отчета, но ход истории уже круто менялся. В ее недрах созрело и готовилось появиться на свет
В замке Вивре маленький Франсуа прожил первые минуты своей столетней жизни.
А в Париже тем временем началась Столетняя война.
Глава 2
НОЧЬ ПРИ КРЕСИ
Франсуа, дитя Всех святых, был крещен через день. И крестины его оказались столь же исключительными, как и рождение.
Утром Дня поминовения усопших попросила гостеприимства в замке Вивре Жанна де Пентьевр, направлявшаяся со своей свитой на богомолье в обитель Монт-о-Муан. А Жанна де Пентьевр, супруга Шарля Блуаского, была не кто иная, как племянница Жана III, наследница короны герцогства Бретонского и, следовательно, сюзерен рода де Вивре. Узнав о счастливом событии в семье своих вассалов, она добровольно приняла на себя роль крестной матери, которую ей указала сама судьба. Поскольку крестить младенца в День поминовения было нельзя, высокие гости задержались еще на день, и церемония состоялась в праздник святого Юбера. Провел ее сам епископ Бриекский, сопровождавший Жанну в ее паломничестве.
Так жизнь маленького Франсуа была, казалось, с самого начала особо отмечена судьбой, как и предрекала Божья Тварь. Эта последняя, впрочем, куда-то запропастилась. Вскоре после родов Маргарита, не видя нигде повитухи, потребовала ее к себе. Но напрасно слуги обшаривали замок и окрестности: ее уже и след простыл. Она ушла глухой ночью, но как именно, никто не мог взять в толк, ведь замковый мост был поднят.
Однако это происшествие позабылось, когда епископ приблизился к ребенку, чтобы совершить крестильное миропомазание. Сияющий Гильом де Вивре стоял за крестными первенца — величественной Жанной де Пентьевр и своим шурином, Ангерраном де Куссоном. Он не мог оторвать глаз от сына. Тот очень походил на него: те же светлые волосы, та же телесная крепость. И, кроме того, в жилах ребенка текла кровь его восхитительной матери! На какие же подвиги будет способно это существо, зачатое столь удивительным образом! Гильом де Вивре со все возрастающим восхищением смотрел то на своего сына, то на жену и не мог насмотреться. Никогда еще Маргарита не была так красива, никогда еще он не любил ее так сильно. Спустя девять месяцев и один день после памятного Сретенья сир де Вивре переживал самые прекрасные часы в своей жизни…
Счастье Маргариты в этот миг было еще более полным. Ей вдруг открылся смысл событий, которые предшествовали ему с самого Иоаннова дня. Та необоримая Сила, которая вела их со времени турнира, та взаимная рана, которую они наложили на себя копьем и перстнем, прежде чем отдаться друг другу, — все это было таинственным, но необходимым условием рождения маленького существа. После долгих и напрасных поисков Юга и Теодоры Маргарита открыла, наконец, свое истинное предназначение: она появилась на земле, чтобы дать жизнь своему сыну, и отныне он будет значить для нее большее всего на свете, даже больше, чем Гильом. В это мгновение она чувствовала (хоть и не осмеливаясь себе в этом признаться) то же самое, что должна была ощутить Пресвятая Дева после блаженной Рождественской ночи: она дала жизнь Божеству!
Маргарита была единственная, кто знал предсказание повитухи: сто лет обещаны ее ребенку, ведь он — дитя Всех святых. И она, повинуясь инстинкту, решила хранить тайну про себя. Быть может, она раскроет ее Франсуа на своем смертном одре, но никому другому и уж никак не сейчас. Сейчас самое главное — пережить эти неповторимые минуты как можно полнее.
Епископ произносил последние слова обряда, и таинство крещения отозвалось в Маргарите так же глубоко, как и таинство брака, совершенное над нею в обители Ланноэ: все это ради крошечного
Именно рождение Франсуа повлекло за собой первую ссору между Маргаритой и Гильомом. Такое признание отнюдь не означает, что раньше их союз обходился вовсе без размолвок. Хотя их согласие и было необыкновенным, оно вовсе не исключало стычек. Напротив. Два существа со столь ярко выраженными характерами были обречены постоянно сталкиваться между собой, но, не обращаясь во зло, эти размолвки позволяли им растратить избыток жизненных сил.
У Маргариты и Гильома имелся собственный способ улаживать споры: они устраивали соревнования в той единственной области, где оба были на равных, — в верховой езде. Она седлала свою вороную кобылу, он — своего гнедого жеребца, и они мчались взапуски по окрестным лугам. Победа в этих скачках переходила то к одному, то к другому, так что, когда гонка кончалась, они порой даже не помнили, из-за чего все началось.
В сущности, и Гильом, и Маргарита, не сговариваясь, стали относиться к супружеской жизни как к своего рода турниру. Ведь именно турнир свел их впервые, в единоборстве завоевали они друг друга, да и потом не прекращали борьбы, которая находила свое естественное завершение в схватке любовной: постель была для них самым настоящим ристалищем, где они и мерялись силой, оба оставаясь победителями.
Однако с рождением Франсуа все изменилось. Хоть они были равно убеждены в удивительных свойствах своего ребенка, но понимали их по-разному. Для Гильома он должен был стать легендарным воином, кем-то вроде Эда, но еще более могучим, грозой ристалищ и полей сражений. Он сделается правой рукой короля Франции, рукой вооруженной, и с той поры «пасти и песок» всегда будут во главе французского войска рядом с королевскими лилиями; он станет коннетаблем, а потом, чтобы достойно увенчать свою карьеру, отправится в крестовый поход, где покроет себя неувядаемой славой. Франсуа де Вивре первым ворвется в Иерусалим, отрубив неверным больше голов, чем звезд на небе, и падет ниц пред освобожденным Гробом Господним, как это сделал некогда Готфрид Бульонский…
Напротив того, с точки зрения Маргариты, Франсуа предстояло стать светочем своего века. Молва о его мудрости и учености быстро пересечет границы Бретани, и сам король призовет его в Париж, чтобы назначить ближайшим своим советником. Благодаря ему французское государство познает эру мира и благоденствия, границы страны будут раздвинуты, богатства — приумножены, и ничто не сравнится с Францией в блеске и влиянии. Прожив безупречную жизнь длиною в целый век, Франсуа будет погребен рядом с королями в базилике Сен-Дени, и слава о нем останется жить вечно в летописных рассказах.
Столь несхожие представления о будущности ребенка предполагали и совершенно различные методы воспитания, поэтому каждый в семействе Вивре старался одолеть другого, приводя собственные доводы. Спор быстро разрастался, и становилось очевидным, что просто скачкой его уже будет не уладить. Накричавшись друг на друга вволю, лев и волчица все-таки пришли к соглашению: ребенок едва родился, и гадать о его будущем пока рановато. Они вместе понаблюдают за дитятей и поглядят, какие способности он проявит. Сейчас, во всяком случае, Франсуа больше походил на Гильома, чем на Маргариту. Его сходство с отцом было несомненным, оно даже бросалось в глаза. Но Маргарита не сдавала позиции, утверждая, что физический облик есть лишь наиболее заметная, но отнюдь не самая значимая часть личности.
Ребенок занимал ту самую комнату, где его родила Маргарита. Кроме остекленного окна, как мы уже сказали, она имела еще то преимущество, что была обращена на восток, а это в те времена считалось очень благоприятным для младенцев. И в самом деле, солнечные лучи проникали в нее ранним утром, как раз когда угли в камине окончательно затухали, и в комнате становилось холоднее всего. Чтобы еще надежнее обезопасить ребенка от холода, Франсуа поместили в бретонскую кровать из массивного дерева, напоминающую сундук, закрытую со всех сторон, кроме одной, и снабженную тремя раздвижными дверцами.