Дитя зловещего древнего рода
Шрифт:
* * *
Вторые сутки пустовал патринский престол – вокруг него не утихала буря. Основные наследники Андрея Всеволодовича Тёмного были мертвы, а их сыны – великие князья Волков и Денисов, не вызывали у народа доверия. Первый был ещё несмышлёным отроком и сыном цареубийцы, второй – пылким молодым человеком, озлобившимся на весь мир после гибели отца.
По всей стране словно чума разошлась недобрая молва. Якобы на внуков Чёрного Феникса было наложено проклятие и не люди они вовсе, а демонические сосуды. То были только слухи, никто открыто не посмел даже заикнуться о причастности тёмных сил.
Официальная
Главный императорский советник напомнил благородным умам Великой Патринии о воле покойного властелина, согласно которой в случае неспособности его сыновей и их потомков занять престол власть переходила князю Светлому. Последняя воля отца была для подданных законом. Совет единогласно поддержал это решение.
В полдень у ворот летнего дворца скопилась многочисленная толпа, солдаты вынудили людей расступиться и пропустить тёмный экипаж. Резвая тройка доставила мрачную карету ко дворцу и остановилась у парадной лестницы – её чинно встречала прислуга.
В экипаже находились двое – удалой чернобровый черноглазый гвардеец и господин в тёмном плаще, чью светлую голову покрывал капюшон. Последнему, великому князю Платону Тимуровичу Светлому, племяннику покойного императора, было тридцать семь лет. Он вертел тонкими длинными пальцами шахматную фигурку из слоновой кости – короля; покачивался вперёд и назад и с широкой улыбкой на тощем бледном лице тихо и невнятно повторял: «Почему из всех он выбрал меня, несчастного?..»
Гвардеец достал серебряную флягу, открыл и, принудив князя пригубить сладкую вязкую жидкость, завинтил крышку и убрал флягу за пазуху.
– Чем ты меня напоил, нечестивец? – простонал Светлый, поморщившись, вспоминая сладко-противный вкус напитка; солдат оставил его вопрос без ответа.
– Вы все будете гореть в аду! – молвил Светлый, уставившись на шахматную фигурку.
– Мы прибыли во дворец, – беспристрастно сказал гвардеец.
– Уже… В этот склеп! – отозвался Платон Тимурович, зажав в потном кулаке короля из слоновой кости.
Слуги и сопровождающий хотели помочь князю покинуть карету, но в него точно бес вселился – он принялся отбиваться, издавая душераздирающие вопли:
– Никуда я с вами не пойду! Оставьте меня, изуверы!
– Ваше высочество, не гневайтесь! – сказал прислужник – статный мужчина в летах. – Вы – надежда Великой Патринии!
– Ах ты, безродный! Вздумал потешаться надо мной! – бледное лицо Платона налилось кровью, он стал весь взмыленный; князь окровавил прислужнику лицо. – Здесь обитают змеи и черви… Не хочу, чтобы этот дьявольский венок впивался в мою плоть! Пусть ваш светлейший сам… – он не закончил – резко закололо в груди, будто незримая сила сжала его сердце.
Князь Светлый побледнел, голова сделалась тяжёлой, руки перестали слушаться – шахматная фигурка выскользнула
– Я всё сделаю… – простонал Платон дрожащим голосом, – пощадите, молю…
Приступ отпустил, но Платону Тимуровичу понадобились носилки, чтобы подняться во дворец. Князя Светлого, словно растение, внесли на стуле-носилках в просторный мрачный зал. С того дня, как Чёрный Феникс лишил его отца головы, а мать и остальных детей приказал сжечь живьём вместе с родовым поместьем, Платона держали, словно узника, в неприступной крепости. Ему сохранили жизнь, поскольку благородный повелитель пощадил юродивого трёхлетнего мальчика.
Светлый был никому не нужен на протяжении тридцати четырёх лет, и вдруг о нём вспомнил один из бывших псов треклятого Андрея Тёмного, принимавший активное участие в расправе над родными Платона Тимуровича, и прислал за ним свою пешку. Светлый знал одно: ему придётся провести остаток дней в качестве куклы- марионетки.
Платон и плакал, и смеялся, покачиваясь на стуле-носилках, но стоило ему заметить на себе взгляд ненавистного злодея, как в его светло-зелёных глазёнках отразился предсмертный страх.
– Его высочество прибыли! – объявил слуга.
Эта новость заставила уголки тонких губ человека в траурном камзоле – чёрном, как непроглядная тьма, опуститься.
– Его величество, – поправил он прислужника леденящим душу голосом. – Сопроводите императора в его покои и подготовьте для предстоящей церемонии.
– Будет исполнено!
Слуги поспешили выполнять указания лорда, которому вторые сутки подчинялся весь императорский дворец.
* * *
Как только прислужники вместе с Платоном Тимуровичем скрылись с глаз, господин в траурном камзоле вздохнул и направился к балкону по мраморным плитам. Он опирался на изысканную трость, чью рукоять украшал фамильный герб с белым тигром. Лорд передвигался медленно, протяжной походкой, как старик или тот, кому больше некуда было спешить.
Его длинная густая шевелюра, чёрная как уголь, с проседью на висках, ниспадала на плечи. Худое бледное лицо имело аристократические черты, и на нём почти не было морщин, хоть лорду в спину дышал шестой десяток.
Клаудий Александрович Дымов, как звали мрачного господина, был от природы высоким, но сильно сутулился и казался ниже на целую голову. Его тело, когда-то сильное и тренированное, принадлежавшее воину, за десятки лет странствий потеряло свой шарм. Оно лишилось большой части мышечной массы, ссохлось, и теперь было болезненно-худым. Большая часть жизни, проведённая в изгнании, расставила приоритеты: тренировкам физическим он предпочёл интеллектуальные.
Тридцать два года назад он в один миг потерял всё, чем дорожил. Богатство, власть, целый город – Дымов, родину; был разлучен с женой и детьми. Истощённый пытками и глубокими ранами, в одной окровавленной рубахе, он был брошен на горячий песок в пустыне за пределами Великой Патринии. Таким было проявление милосердия повелителя, заменившего казнь на публичные телесные наказания и изгнание.
Клаудий ни на миг не забывал, как от него – преданного вассала и сподвижника великого государя, лучшего друга короны, светлейшего князя – избавились, словно от мусора.