Дивен Стринг. Атомные ангелы
Шрифт:
— Ты слишком умна, — вздохнул Зелёный Человек, — для этого мира. Хорошо, не буду сюсюкать. Короче, сейчас тебе вколю снотворного, поспишь ещё часов пять-шесть. И я отдохну часок-другой. У меня сегодня ещё много дел, а мне пришлось долго копаться в твоих потрохах. Это, знаешь ли, выматывает.
— Но вы нашли то, что вам было нужно? — поинтересовалась девочка.
— Да. Оно-то и попало в аппендикс. Я, кажется, схватил дозу, пока вытаскивал из тебя эту штуку.
Девочка не поняла, что такое «доза» — то, о чём ей рассказывала мама, учительница и телевизор, касалось чего-то другого, но тоже плохого. Но
Она послушно подставила ручку.
ГЛАВА 27
Бомба размещалась в третьем павильоне, посвящённом постнеореалистическому искусству.
Выглядела она как самая обычная атомная бомба — сделанная, разумеется, в Китае, как и всё остальное в этом мире. На боку даже красовалось обычное для бомб этого класса "made in China" и "Merry Cristmas". Привинченная к никелированному корпусу табличка извещала, что экспонат, по мнению экспертов, имеет художественную ценность. На другой табличке указывался собственник: особый контемпорари-арт-полк US Army.
Владимирильич усмехнулся: он-то знал, почему и зачем в каждом американском музее выставляется хотя бы одна атомная бомба.
После того, как демократическая администрация в рамках борьбы с экономическим кризисом выделила несколько миллиардов долларов на поддержку американского искусства, Министерство Обороны — которому демократы срезали ассигнования — объявило все сколько-нибудь важные виды оружия произведениями современного искусства и потребовало участия в делёжке бюджета. После слушаний в Конгрессе было принято решение, что произведением искусства следует считать то, что выставляется в музеях. Поэтому военные, чтобы не потерять свою долю, регулярно устраивали экспозиции. Обычная американская практика.
Бомба лежала в каком-то закутке и выглядела сиротливо: около неё не было ни единого посетителя.
Лермонтову вдруг пришла в голову мысль, что одиночество — худшее из лекарств, которыми нас пичкает жизнь. Потом он вспомнил о своих планах и приободрился: в безумном мире неограниченного насилия люди будут бояться друг друга, а, значит, одинокими будут все; если же все будут работать над проблемой одиночества, кто-нибудь её решит, и оно перестанет быть проблемой.
Этот силлогизм, неопровержимый и сверкающий, подобно алмазу, был так хорош, что Владимирильич потратил лишние полторы секунды на его обдумывание и извлечение следствий — и ещё раз порадовался ясности своего ума.
— Вы хотите осмотреть бомбу? — раздался за спиной голос.
— Да, — ответил маньяк, поворачиваясь, ставя сумку у ног и окидывая взглядом нежеланного собеседника.
То был высокий худой человек, с ног до головы одетый в зелёное. На первый взгляд, он не представлял опасности, но на тонких, насмешливо-интеллигентных черты лица его лежал отпечаток какой-то грозной силы. В руке он держал сафьяновый саквояж.
— Простите, не представился, — сказал зелёный человек. — Меня зовут доктор Гейдар Джихад. Я специалист по современному искусству, по совместительству хирург. Или наоборот, это как угодно.
Лермонтов вздрогнул: он узнал этот голос. Он уже слышал его сегодня — в телефонной трубке.
— Рад познакомиться, коллега, — слегка поклонился доктор, не предлагая, однако, руки. — Насколько
Маньяк кивнул.
— Вот он, — доктор Джихад изящным жестом фокусника извлёк откуда-то свинцовую коробочку. — Монтажные инструменты со мной, — он хлопнул по саквояжу, — Приступим. Вы не забыли топор?
ГЛАВА 28
Люси Уисли думала о том, что одиночество — ещё не худшее из лекарств, которыми нас пичкает жизнь.
Гораздо хуже были наручники, стискивающие её тонкие, изящные запястья, и двое толстых полицейских по бокам. Ещё хуже была полицейская машина для перевозки подозреваемых — в которой она впервые в жизни сидела не за рулём и не рядом с водителем. Она была всего лишь грузом, охраняемым грузом.
Машина стояла в пробке. С улицы воняло выхлопными газами и горячими булочками. Принюхавшись, можно было учуять ароматы жареной курицы и соуса "Тысяча островов".
— Я голодна, и мне нужно в туалет, — сказала Люси, чтобы хоть что-то сказать.
Один из охранников ничего не услышал. Второй поправил звуковой аппарат в ухе, извлёк из широченного кармана огромный чёрный сотовый телефон, набрал номер и закричал в трубку:
— Шеф! Гы! У нас того!
Люси поморщилась — похоже, охранник был альтернативнослышащим. В прошлом году в рамках федеральной компании по трудоустройству альтернативно одарённых её участок взял нескольких сотрудников с особенностями слуха и интеллекта. Второе не особенно мешало службе, а вот первое создавало известные проблемы.
Из трубки — звук был выставлен на максимальную громкость — послышался рык Буллшитмана:
— Что стряслось, ребята?
— Она… эта… чё-та… — замямлил полицейский.
— Я хочу писать, — громко и отчётливо сказала Люси. — Мне нужно в сортир.
Это было не совсем правда, но Уисли вдруг захотелось настоять на своём хотя бы в этой мелочи. Ей внезапно стало наплевать на ответственность, а доверия к системе она перестала чувствовать, когда Иеремия защёлкнул на её запястьях наручники.
— Тир? Стрелять? — не понял полицейский. Он был вообще-то неплохим парнем, но, к сожалению, альтернативно воспринимал речь. Длинные слова не укладывались у него в голове — поэтому, слыша окончание слова, он часто успевал забыть начало.
— Я хочу пи-пи, — раздельно, по слогам проговорила Люси и повторила ещё дважды.
— Шеф, гы, она хочет пи-пи! — радостно заорал полицейский, охваченный восторгом неожиданного понимания. — Пи-пи! Пи-пи! Пи-пи! — заладил он, повторяя забавное словцо.
— Гррррм… — в голосе шефа послышалось нечто вроде смущения. — У вас есть переносной биотуалет. Откройте его и отвернитесь. Если она не осуществит своего права, у неё будут проблемы.
Тень улыбки пробежала по бледному лицу Люси Уисли. Два года назад состоялось очередное дело против полиции штата — некий наркоторговец подал иск против действий полиции, которая задержала его в момент отправления естественных надобностей. У него случился спазм мочеиспускательного канала, что повлекло за собой кризис идентичности. Наркоторговец, разумеется, был афроамериканцем, так что казна штата похудела на изрядную сумму. С тех пор к таким требованиям стали относиться с особой щепетильностью.