Диверсант № 1
Шрифт:
Столбов-старший так стремительно поднял голову, что сомнения пропали. Тихонов опять попал в точку.
– С Кольцовым?
– Да, с Юрием Кольцовым, журналистом «Комсомольской правды». Наверное, накануне покушения на него? Или чуть раньше?
– Какого покушения? – на какие-то несколько секунд старик насторожился и напрягся, но тут же обмяк, и Тихонов понял, что допустил промах. По неосторожности подтвердил Столбову-старшему, что тот имеет дело с серьезными людьми, у которых и в Москве сильные руки.
Продолжать, однако, следовало, чтобы ошибку как-то сгладить.
– Известного вам журналиста
Столбов отвернулся к окну.
– Ничего я не знаю. Не понимаю, о чем вы говорите…
– Он не понимает, – продолжал старую линию Алексей Владиленович. – Зато мы понимаем. Прекрасно понимаем, что тебя каким-то образом запугали и ты боишься слово сказать. Офицера запугали! Честного офицера…
Владилен Юрьевич, должно быть, сам часто повторял эти слова сыну в детстве, потому они и подействовали на него в какой-то момент сильно и возбуждающе. Он повернулся, в глазах сверкнул гнев, но… тут же и потух. И ответ прозвучал безнадежно-безрадостный:
– Я не понимаю, о чем речь. Я уже сказал ясно, обычным русским языком, что эти люди искали какого-то человека, должника, что ли… Когда узнали, кто я, сразу отпустили. Пришлось идти пешком, потому я и пропадал так долго.
Он, однако, пропадал больше суток. Здесь крылось очевидное противоречие. Если его быстро отпустили, то не мог он сутки идти и выглядеть так, словно только вокруг дома прогулялся, потому что даже удар дубинкой по голове и кровоподтек на челюсти не придавали Владилену Юрьевичу вид смертельно усталого человека. Но по голосу старика Тихонов понял, что сейчас он ничего рассказывать не будет. Подобный открытый допрос только ожесточит его и вызовет желание сопротивляться. И потому незаметно кивнул Алексею Владиленовичу, показывая, что берет разговор на себя, и неожиданно удивленно потер ладони одна о другую.
– Ладно, что это мы уж тут камеру пыток настоящую устроили. Между прочим, мы же сегодня даже не обедали. Да и Владилен Юрьевич, надо думать, отсутствием аппетита страдать не должен. Как бы что-то сообразить?
– Да, – поднял взгляд и согласился Столбов-младший. – Перекусить бы не грех. У меня, кстати, в машине бутылочка коньяка завалялась. И ребят я отпущу. Ресторан-то работает?
– Работает, – устало сказал отец.
– А гостиница?
– И гостиница работает.
– Пусть в гостиницу устроятся, нечего во дворе торчать. Пойду, распоряжусь.
Он вышел, а Тихонов присел на диван. Стал собирать рассыпанные документы в одну стопочку. Столбов-старший, как хозяин документов и как человек педантичный, побоялся, конечно, что чужой человек все перепутает так, что и самому потом не разобраться.
– Не надо. Я сам.
Но сам он, как и предупреждал Алексей Владиленович, человек педантичный и аккуратный, провозился бы с бумагами до утра. Однако он не стал этим заниматься. Просто стал перекладывать одни папки на другие. И сделал то, чего ждал от него Тихонов: выбрал одну, почти коричневого грубого картона, потянул за тесемку, чтобы раскрыть. Недолго искал нужное, потому что лист лежал почти сверху.
– Это как тут завалялось? – фраза, очевидно, предназначалась
А последующие действия оказались предельно простыми. Владилен Юрьевич сложил стандартный лист вчетверо и убрал в карман пиджака. Короткий косой взгляд бывшего опера был брошен вовремя, таким образом, Тихонов успел различить на бумаге какой-то план, выполненный от руки химическим карандашом. В одном месте на бумагу попала капля воды, и на линии образовалось размытое пятно. Все стало ясно. Сценарий дальнейших событий читался.
– Вы тут хозяйничайте, а я пойду, попрошу водителя, чтобы кефир мне на утро купил. А то застарелая язва беспокоит. Если хоть сто граммов приму, утром тянет. Один кефир и спасает.
– Да-да… – едва ли Столбов-старший даже понял, о чем говорил Виктор Петрович, но ответил так, как только и мог ответить, погруженный в собственные мысли.
Тихонов вышел и на лестнице встретился с Алексеем Владиленовичем.
– Готовиться надо. Они придут, думаю, с наступлением темноты. Пару человек с помповыми ружьями надо в кусты засадить. Чтобы страховали. Остальные должны блокировать подъезды к дому и дорогу из города. Это уж на самый последний случай. Но брать их следует, не допуская до квартиры. Если они сюда попадут, то церемониться не будут.
Столбов-младший выслушал внимательно и молча ждал объяснений.
– Он переложил из непросмотренных документов в карман какой-то план. Я думаю, что его принудили вернуться именно за этим планом.
– Как его могли принудить? – Голос у Алексея Владиленовича ворчливый, откровенно изображает удивление и недоверие. – Папа сказал бы. Сейчас он под моей защитой.
На это Тихонов только головой покачал. Уж он-то хорошо знал истину этой стороны жизни.
– Существуют тысячи известных способов принудить. Пару тысяч могу придумать я, памятуя свой опыт работы в ФСБ, исходя из сложившихся обстоятельств. Еще тысячу способов они могут придумать в дополнение. Поэтому не стоит гадать.
Алексей Владиленович хмуро кивнул и достал трубку сотового телефона, чтобы звонком догнать уже уехавшие машины.
Коньяк был армянский, марочный, потрясающего вкуса. Алексей Владиленович имел слабость к армянским коньякам несравненно большую, нежели к армянам – владельцам универмагов. Такие напитки следует пить в тишине и покое для успокоения нервной системы и ощущения комфорта, но никак не за столом этой комнаты.
Владилен Юрьевич выпил только одну рюмку, но и ее выпил, как водку, залпом. Больше даже налить себе не разрешил, перевернул рюмку кверху ножкой. Но на еду налегал с видимым усердием. Изголодался за суточный плен не на шутку.
За распахнутым окном уже встала темнота, когда в дверь постучали.
Шума на улице слышно не было. Приезд гостей со стороны был бы обставлен с большим эффектом. Возможно, кто-то из своих решил заглянуть по необходимости, подумал Виктор Петрович, хотя можно было бы просто позвонить.
– Кто это? – не вставая из-за стола, спросил Столбов-младший и переглянулся с Тихоновым.
– Я слышал, у соседа внизу дверь хлопнула. У него замок характерный, голосистый, – ответил Владилен Юрьевич и встал. – Мы с ним часто вечерами беседуем.